Яд персидской сирени

Паша сидел на скамейке в саду. «Смотрящая» Лена заботливо подоткнула плед, сказала, что становится прохладно и темнеет, и предложила вернуться в дом. Он отказался. Она ему не нравилась. Почему? Он не знал. Услужливая, заботливая, мягкая, с бесшумной походкой… казалось бы, лучшей сиделки и желать нечего, но вот поди ж ты… Он вздрагивал, когда она возникала ниоткуда, протягивала поднос с таблеткой и стаканом воды. Стояла над душой, пока он не проглатывал таблетку и не запивал водой, после чего так же бесшумно уходила. Паша не мог избавиться от мысли, что она подглядывает и подсматривает, эта тихоня с опущенными глазами, бессловесная, со своей скользящей походкой. Иногда они сталкивались взглядами, совершенно случайно, и она тут же отводила глаза, а он ежился… отчего? Он не знал. Однажды он представил себе змею, бесшумно подползающую к птице в траве, и уже не мог избавиться от картинки, понимая, что фантазия его скорее всего просто глупа — в Лене не было ничего угрожающего. Но все чаще у него появлялась мысль о тюрьме… возможно, после общения с Таткой. Он часто думал о ней. Мысли вызывали беспокойство и тоску, причину которых объяснить он не мог. Трагичная судьба, полная неопределенность, предчувствие беспросветного будущего. Сходство их судеб? Сходство? О каком сходстве речь? Татка — человек с тяжелыми психическими отклонениями, убийца, семь лет просидевшая в психушке, резавшая вены… Потом ему показалось, он понял, в чем сходство. Зависимость и беззащитность! Вот оно! Они вполне зависимы от воли других и вполне беззащитны. За них решают другие, а значит, они не люди в полном смысле слова. А кто? Кто они? Психопатка, которую не сегодня завтра снова запрут в клетку, и он, человек никто… Их нет. Их стерли из жизни, теперь там пустое пятно. Если они исчезнут, никто никогда их не хватится. Татка закончит в психушке, он — в своем доме, в комнате с креслом на колесах в углу. Свой дом? Не помнит он этого дома! Он не помнит ни Татки, ни жены, ни друга. Пустота. И выхода нет. В отчаянии он гнал от себя эти мысли, он повторял как заклинание, что обязательно вспомнит, а не вспомнит, то восстановит свое прошлое, построит новую жизнь, он не стал идиотом, голова работает. А Татка… в конце концов, у каждого своя судьба, ничего не попишешь. Помочь ей он не в силах. Во всяком случае, сейчас. Мысли эти были подлыми, он корчился от стыда, но все яснее понимал, что от него ничего не зависит. Ему было страшно, особенно в долгие ночные часы без сна. Сны! Татка сказала, параллельная реальность… Паша угрюмо усмехается. Получается, вместо одной старой жизни у него две новые полужизни. Своей он не помнит, вместо своей ему подсунули картинки из чужой. Какая-то женщина… женщины, речка, зелень, пес по имени… как же его зовут? Что-то очень знакомое… Атос? Цезарь? Нет. Не вспомнить.

Он вздрогнул, заслышав шаги. На плечо ему легла чья-то рука. Татка? Но это была не Татка. Это была Вера. Он прижался губами к ее пальцам. Она присела рядом.

— Посмотри, какая луна, — сказал он.

— Большая. Тебе не холодно? Ночь свежая. Может, пойдем в дом?

— Не хочется. Забываю спросить, Лена живет с нами?

— Нет, в городе. А что?

— Мне кажется, она всегда здесь.

— Она тебе не нравится? — Вера почувствовала упрек в его словах.

— Она мне никак. Все время молчит…

— Она боится побеспокоить тебя. По-моему, нормальная, незаметная, спокойная. Прислуга должна быть незаметной, не находишь? — В тоне Веры прорвались раздраженные нотки.

— Да бог с ней! — примирительно сказал Паша. — Прекрасная ночь! И сирень пахнет… не похоже на сирень. Сумасшедший запах.

— Это персидская, отец посадил. У меня на нее аллергия. Мы хотели отсадить подальше, но все как-то руки не доходили.

— Забываю спросить… в доме есть еще кто-то?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я видел, как Лена несла поднос с едой. Кому?

Вера молчала. Молчал и Паша. Наконец она сказала:

— Она несла еду моей сводной сестре Татке. Ты, конечно, ее не помнишь.

— Я не знал, что у тебя есть сестра.

— Ты много чего не знал… и не знаешь. Она скоро уедет.

— Она гостит у нас?

— Гостит…

— Вера, тебя что-то беспокоит?

— Ты еще скажи, что ты меня не узнаешь, что я очень изменилась! — резко бросила Вера. — Что меня беспокоит? По-твоему, все просто замечательно, так? Компания в пролете, что делать с… этой, ума не приложу! Все посыпалось, понимаешь?

— А тут еще я. Понимаю. Что с компанией?

— Я не имела в виду тебя, — сбавила тон Вера. — С компанией не очень. Володя, твой зам, бывший, не справляется. Он неплохой работник, но ему не хватает… даже не знаю! Широты, ви́дения, даже культуры. Он жлоб, понимаешь? Вечно на вторых ролях. Но считает себя мастером.

— Почему же он руководит компанией?

— Никого больше нет, не брать же чужого. А потом, кто же знал, что он слабый руководитель? Казался сильным, надувал щеки, теперь не подвинешь. Да и помогал мне много, с тобой тоже… Господи, за что мне это? И Татка свалилась…

Она закрыла лицо руками и заплакала. Паша обнял ее за плечи, привлек к себе:

— Расскажи о нас… Как мы жили? Почему у нас нет детей?