Она еще раз бесцельно переложила несколько листов, попыталась вчитаться в текст, но думы ее текли в совершенно ином направлении. Через минуту она уже забыла то, о чем читала. Ей, как склонной к аналитической работе, поручили упорядочить показания этих паршивых свидетелей, которые и видели, и не видели… Ну, если они не видели, то что она, в конце концов, может сделать! Катя решительно отодвинула от себя груду бумаг. И вообще, этим делом занимается другое подразделение, вот пусть у них голова и пухнет! Завтра она так начальству и скажет. Катя представила, как она скажет это начальству, и вздохнула. Да, и по этому неприятному делу работать тоже придется, как ни крутись. И по Кулиш тоже. Не за красивые же глаза год назад ей дали старлея! Да, и к Богомолец нужно идти! Сашка же ничего не сделал… Ну когда ему… Так, к Богомолец нужно срочно, но уже не сегодня, а завтра. А сегодня ее ждет Тим. С ужином! Она споро и аккуратно сгребла со стола бумаги, сложила их в папку, затянула потуже тесемки и заперла папку в сейф. Словом, выполнила ритуал «я хорошо сегодня поработала и с чистой совестью ухожу домой».
Она уже навешивала на двери печать, когда на нее наскочил Бурсевич:
— Ага, Катерина! Хорошо, что тебя застал! Быстренько побежали, у нас труп!
Он потянулся и обнял теплое тело, лежащее рядом. Девушка прильнула к нему, потерлась макушкой о подбородок, который к утру успел покрыться жесткой щетиной, и засмеялась.
— Может, поспим немного? — предложил он. — Мне сегодня на работу… Ого!.. Уже через три часа.
— Ну-у, сколько ты там наспишь за три часа, — игриво протянула она. — Мне тоже, между прочим, сегодня на работу.
— Ну не с самого же утра? Можно я хоть покурю?
— Ну покури, — разрешила она.
Лысенко вылез из постели, накинул махровый купальный халат и вышел на балкон. Уже светало. Васька сунулся было за ним, но капитан выпихнул его нахальную морду назад в щелку и прихлопнул дверь. Он не спеша прикурил и с наслаждением затянулся. Сигарета показалась ему удивительно вкусной. Дверь толкнули, но он придержал ее ногой.
— Васька, подлец…
— Это я. Классный у тебя кот.
— Не пускай его сюда. Боюсь, через перила на улицу сиганет. Так орет, мама дорогая…
— Я вижу, ваше дите просится на травку.
Капитан тоже читал Бабеля и оценил цитату. Вообще, эта девушка ему нравилась. Нельзя сказать, чтобы в этот раз он был безумно влюблен, но нравилась она ему определенно.
— Кастрировать жалко…
— Ты что! — испугалась она. — Такой красавец! Ему размножаться надо. Вася! Иди сюда.
Кот не замедлил послушаться и, перебравшись на балкон, с мурлыканьем стал тереться о ее ноги.
— Ах ты, певец… Солист даже! Покурить дашь? — Девушка протянула руку к сигарете.
— Нет. — Лысенко спрятал сигарету за спину, потом подумал и выбросил ее вниз. — Тебе нельзя курить, — серьезно сказал он.
— Почему? — удивилась его ночная гостья.
— Я вчера слушал, как ты поешь. Ну, когда ты занималась…
— Подслушивал? — обрадовалась она и взяла кота на руки. — Ого, какой толстый! Конечно, если целыми днями сидеть взаперти и есть… Бедненький! Где бы тебе взять такую пушистенькую кошечку…
Васька благодарно урчал и так терся мордой, что с девицы упала простыня. Она повела плечами и засмеялась.
— Простудишься. А если будешь и дальше торчать тут голая, то в доме напротив квартиры подорожают!
Она довольно рассмеялась, а он скомандовал:
— Все, представление окончено. Кланяйся, и пошли с балкона. И вас, гражданин, тоже попрошу! — последнее адресовалось уже коту, который, пользуясь всеобщим попустительством, уже поглядывал на перила.
Утренняя прохлада окончательно прогнала остатки сна.
— Алина, кофе будешь? — предложил капитан.
— Давай. А хочешь, я яичницу зажарю?
— А сумеешь?
— Обижаете, гражданин начальник. О, водичка холодненькая!
— Горло простудишь.
— Я тебя умоляю! На мое горло мировому искусству начхать.
— Не скажи. — Лысенко обнял девушку. — Слушай, у тебя же классный голос. Чего ты выпендриваешься?
— Игорь, где у тебя сковородка? Я не выпендриваюсь. Просто тебе, мой дорогой милиционер, медведь на ухо наступил.
— Да ладно, я же слышал, — обиделся капитан, который мог очень верно воспроизвести «Не слышны в саду даже шорохи…».
— Ты разницы не понимаешь. — Хористка Алина с сожалением посмотрела на бравого сыщика. — Я же тебе говорила когда-то — мне на эстрадное нужно было идти, но предки уперлись. Для них слова «эстрада» и «проституция» суть одно и то же… — Она ловко разбила на сковородку четыре яйца, посолила. — Да я и сама не хочу. Может, действительно со временем смогу петь вторые партии. Прогресс наметился…
— Этот хмырь к тебе не пристает? — ревниво осведомился Игорь.
Алина рассмеялась.
—
— А какой пристает?
— Это было давно и неправда, — как-то криво улыбнулась девушка, и ее милое личико сразу потускнело. — Хлеб у тебя есть?
Лысенко молча выложил в плетеную хлебницу батон, добавил несколько ломтей черного — он еще не изучил вкусов подруги.
— Огурцы, редиску будешь?