Ягуар, или Тот, кто живёт один

Как же была холодна та ночь, когда Науэль бродил сквозь непролазные сугробы, окутанные темнотой ночного холода и мглы. Он не надеялся встретить в лесу человека, и опасался, что напади на него зверь, он не сможет от него отбиться. В первый раз в его голове мелькнула мысль, что он слабеет, что он так сильно устал, что он не знает, зачем и для кого живёт. Но он сразу же отбросил эти мрачные думы и побрёл дальше, и, увидев костёр вдалеке, был несказанно рад. Он забыл про усталость и быстро зашагал по рыхлому поглощающему снегу. – Монгво, друг! В такой час и в такую погоду только ты мог оказаться в этом лесу, -немного задыхаясь, но справляясь с этим, сказал Науэль, не скрывая своей радости от встречи. Он подошёл к вставшему индейцу, и они пожали друг другу руки крест накрест и обменялись объятиями. – Почему же только я мог оказаться здесь? – предлагая место у костра, сказал индеец. – Только безумцу придёт в голову проводить ночь в таких местах. – Но ты тоже в этом лесу, и разделяешь со мной тепло костра. Но ты не безумец. Ты отчаявшийся. – Это не одно и тоже? – Думаю, одно и тоже, только ты потерял своё, а я своё. – И что же ты потерял? Ты рассказывал, что сам ушёл от племени. – Я потерял себя, брат. И потеряв себя, я себя нашёл. Наступило молчание, и Науэль стал вдумываться в слова Монгво. В них было много смысла, но они не всегда были понятны. Они познакомились несколько лет назад, когда Ягуар отправился к истоку Святого Лаврентия. По дороге туда он напоролся на, как ему тогда показалось, медвежью берлогу. Но зверь там давно не жил, а жил там Монгво, примерив на себя шкуру бывшего хозяина берлоги, но то было временное жилище. Днём он чаще спал, а ночью выходил из своего убежища, и бродил по лесам, пел песни, сидя у костра, или заговаривал собранные травы и коренья. Он не считал себя шаманом, и когда однажды Науэль спросил его, зачем он собирает эти травы, он ничего ему не ответил, а лишь развеял высушенные листья и травинки над его головой. Монгво исходил из племени делаваров, но давно потерял счёт дням, которые он провёл в одиночестве и отречении. Ещё будучи ребёнком он ушёл из семьи и стал жить один. Он поведал свою историю Науэлю, который проследил в ней линию, весьма схожую с его линией жизни. Тогда, они вдвоём отправились в индейскую деревню, а позже, и вдвоём покинули её. Ягуар встречал его чаще, чем кого-либо, и зная, что вряд ли Монгво сойдётся с кем-то характером также, как с ним, поведал ему уже свою историю, от начала до конца. Он делился своими переживаниями, рассказывал о случившихся трагедиях, о планах на будущее, а в ответ получал не всегда понятные высказывания, или вовсе тишину. Его не удручало такое общество, и он был рад встречи с человеком, который снял груз с его сердца. Он знал, что этому индейцу можно высказать всё, без утайки, и знал, что об этом больше никто не узнает. Он мог выговорится, когда в сердце томились какие-нибудь сомнения или печаль. Монгво почти никогда не отвечал ему, но к Ягуару после их своеобразного разговора, почти всегда приходили решения проблем, или тёмные мысли, томящиеся в его голове, ускользали, как по накатанной ледяной тропинке. Теперь же, когда он не видел Монгво больше трёх месяцев, он забеспокоился, не случилось ли с его другом что-то странное или опасное, но обрёл душевный покой, когда оказался рядом c ним у одного костра. Сова, что значило его имя, обычно ночью не спал, но в этот раз Науэль уговорил его на отдых, что бы потом вновь вместе отправится в индейскую деревню. Ягуар привык вставать рано, в то время, когда Монгво только ложится спать, поэтому с утра последний был в весьма вялом состоянии, но, пересилив себя, он, пробудившись, поспешил за своим другом. Они отправились в путь. Науэль поделился своей ношей, в ответ на предложение о помощи со стороны Монгво, и мужчины побрели по лесу, в котором, казалось, не ступала нога человека. Чуть меньше чем за две недели, с остановками, ночлегом, перерывами на охоту, они наконец добрались. В деревне у истока Святого Лаврентия, километрах в 20-25 от берегов Онтарио, жило около 300 гуронов, остальные же проследовали дальше по реке. Селение было обнесено частоколом в два ряда для защиты от нежданных и незваных гостей с одной стороны. С другой стороны защитой служила река, шириной почти 10 километров. За границами частокола открывалась площадка, больше километра тянувшаяся вдоль берега реки и вытягивающаяся от него по суше метров на 500. В центре стоял большой высокий дом из сухой коры, покрытый на зиму шкурами. Такие дома могли стоять 8-10 лет, по истечении этого срока его жители переехали бы на другое место, возведя уже и новое жилище. По всей деревне были разбросаны шалаши и вигвамы, ближе к берегу стояло несколько типи, принадлежавшие воинам, которые отправлялись в долгие походы на вражескую территорию. В частности, к границам деревни, где жили онейда, на юго-восточном берегу Онтарио. Но пока лютая зима со своими непроходимыми снегами царила в этих краях, типи приспособили под склады, в которых хранили шкуры, меха, провиант и оружие. Одна из хижин, стоявшая немного поодаль от остальных, пустовала. Она предназначалась для человека, который не жил в деревне постоянно. Науэль и его друг прошли вдоль берега, и его встретили несколько молодых людей, которые своими радостными криками оповестили об их приходе всю деревню. Из центрального строения, вокруг которого располагались очаг, тотемный столб и хижина шамана, вышел пожилой мужчина, опираясь на сухую дубовую палку. Аххисенейдей, или Длинное Перо, в этот период времени был вождём гуронов. Его избрали сахемом на всеобщем голосовании, в котором и участвовал когда-то Науэль. После поражения от ирокезов, Длинное Перо занял место отца Науэля, в связи с его трагической гибелью. Он был очень стар, но всё же передвигался без помощи посторонних. Он поднял свою худую морщинистую руку, облачённую в бизонью шкуру. Поприветствовав Ягуара и его друга, он предложил пройти внутрь его большого и просторного жилища. Науэль оставил свои вещи в хижине, и они вместе с Монгво проследовали за старым вождём. Аххисенейдей знал, что по праву занять место сахема должен был Науэль, но в одном откровенном разговоре, последний признался, что это будет слишком тяжкое бремя для него, и он еще не готов вести за собой племя, а кочевая жизнь нравится ему больше. Тогда вождь пообещал хранить тайну происхождения Ягуара, и многие гуроны жили в неведении, не подозревая о том, что к ним в деревню заходит не просто странствующий индеец, а истинный вождь их племени. Мужчины зашли внутрь дома, напоминавшего ирокезскую овачиру, в которой обычно селился целый клан племени. Но гуронская постройка была порядком меньше, и предназначалась лишь для вождя, жена которого сгинула в очень давние времена, ещё до того как дети их взяли в руки оружие. Внутри, как и обычно, собрались все старейшины, самые почитаемые и уважаемые люди племени. Науэль поприветствовал их, и сел у очага, оказавшись прямо напротив вождя. Монгво оставался в стороне, но один из старейшин чуть ли не силой усадил его по правую руку от Науэля. Они сидели в полном молчании, раскуривая трубку. Трубка ходила по кругу, от мужчины к мужчине, и после нескольких кругов над головами присутствующих заклубилось огромное облако дыма. Просидев в молчании с пол часа, вождь наконец выразил благодарность и почтению молодым людям. – В такое трудное время наши юные друзья не побоялись пройти долгий путь, и оказались в деревне, где их всегда рады видеть. Расскажи нам, Ягуар, кого ты встречал в пути, а кого не встречал. – Вождь может не верить мне, но в своём походе я не встретил ни одного ирокеза. Я встретил лишь бледнолицего, и он оказался другом. Он помог мне после долгой ночи, проведённой в снегу. Отогрел, накормил и напоил меня, а также дал в дорогу свои дары. Он предлагал мне остаться, чтобы в случае опасности помочь ему защитить его детей. – От чего же ты не остался? Там действительно опасные места? – Нет. Он живёт на Гудзоне. Он рассказал мне, что один ирокез однажды забрёл в его края, и в ответ на помощь ему, он не только оставил его и его детей в живых, но и помимо даров, пообещал не приходить к нему с войной. – Друг мой, ты думаешь этот ирокез сдержит обещание? – Онейда. Их вождь не тот, кто станет нарушать своё слово. Я спокоен за судьбу брата Мессота. – Так его зовут? – спросил вождь, и Науэль легонько кивнул в ответ. Он рассказывал о том, как его принял Пол, о своём путешествии и о встрече с Монгво посреди бескрайнего заснеженного леса. Он хотел было поделиться планами на будущее, но посчитал, что слишком рано об этом говорить, не пережив такую суровую и снежную зиму. Он провёл в хижине вождя несколько часов, и после общей вечерней трапезы, вместе с Монгво, они удалились в свои, немного отдалённые от общей массы жилищ, хижины. Отходить ко сну ещё было рано, и в деревне устроили небольшой праздник по случаю прихода долгожданного и желанного гостя. Девушки разожгли сильный костёр, юноши стали танцевать вокруг него. – Друг мой, не можем ли мы присоединиться к радостной процессии? – со скромностью спросил Монгво. – Конечно. Наверное, мы даже должны сделать это. Они направились к ярко пылающему огню, который иногда, сильно разгораясь, поднимался вверх и вился над землей. Один из мужчин, долгое время не принимавший участие в празднике, достал свою флейту. Пляски продолжались, но стали спокойнее. Юноши старались танцевать в такт окутавшему их звуку. Монгво достал свою трубку с длинной ручкой, засунул в неё травы из своего кисета, что висел у него на поясе, и закурил. Науэль вслушивался в каждый звук, и чувствовал себя спокойным и защищённым. Его окружало родное племя, люди, которых он знал с детства. Аламеда, которая до этого пела под флейту, прервала свою партию и дала инструменту и музыкальную полную свободу от своего голоса. Она подсела к Науэлю. – Придёт ли момент, когда Ягуар остепенится, и не захочет покидать свою деревню? Где ещё он услышит эти звуки и ощутит тепло такого родного костра? – Эти звуки навсегда поселились в душе и сердце Ягуара, и где бы он ни был, он никогда их не забудет. Где бы он ни был, он всегда чувствует теплоту родного костра. – Время идёт так быстро, Ягуару нужна женщина, которая продолжит его славный род. – Ягуар сам знает, что ему нужно. – Конечно. Но иногда боль застилает наши глаза, и мы не видим того, что дарует нам Маниту. Пока ты живёшь призрачным прошлым, ты упускаешь настоящее. Только Маниту знает, было ли то прошлое судьбой, или тебе лишь показалось. Ты не можешь этого знать. Но ты можешь знать, есть ли у тебя судьба в будущем, или она навек покинула тебя. Не упусти настоящее, иначе у тебя не будет будущего. Слушай, что тебе говорит Маниту, – глядя на Науэля проговорила девушка, но он не смотрел на неё, а вцепился взглядом в огонь. –Маниту давно покинул меня. Моё настоящее и будущее уже давно не существует. Оно погибло там, где я сам пожелал оказаться. Маниту отказался от меня, он не видит во мне души, потому что она сгинула, и мне нечего будет ему отдать, когда сгинет и моё тело. Он перевёл взгляд на девушку, и в его глазах отражался огонь, от чего они казались свирепыми и полными ненависти. Девушка слегка отпрянула и, встав со своего места, ушла в свою хижину. Пока Науэль был погружён в философские думы, звук флейты утих. Ягуар вернулся мыслями во внешний мир, когда запел Монгво: