Яичница из гангстеров

— Dio, ну и быстро же они кончаются, — произнес он с удивлением. — Я думал, у меня их еще целая коробка. — Он пожал плечами. — Хотите? Он сунул одну плиточку в рот, а другую протянул нам на своей маленькой ладони.

Девушки отказались. Я взял резинку и уже готов был сунуть ее в рот, как вдруг вид Пита меня остановил. Только сейчас я заметил, что губы у него распухли и на одной скуле наметился синяк.

— Пит, что случилось? — спросил я. — Поцеловали лошадь?

Он перестал улыбаться.

— Поцеловал кулак. Кулак Джимми Рата. — Увидев, что при этом имени во мне закипает гнев, он добавил: — Я с ним разделаюсь. Не беспокойтесь. Однажды я уже угостил его бейсбольной ракеткой. Вот только приведу Джетбоя к финишу — и разделаюсь с ним по-настоящему.

В эту минуту я увидел поодаль Джимми Рата еще с одним парнем моих габаритов. Я двинулся было к ним, но обе девушки повисли у меня на руках, а Пит сказал:

— Успокойтесь, Шелл. Что мы этим докажем? Вот после этого заезда я буду свободен. Я подойду к вашему столу, и вы сможете стать у меня за спиной, когда я плюну ему в глаза. Сейчас мне не нужно телохранителя. В конце концов, Рат просто марионетка, а за ниточки дергает Хэммонд.

Я знал, что Пит имеет в виду. Мы оба знали, и каждый знал, но одно дело — знать и совсем другое — доказать. Когда Куки Мартини послал меня сюда, он дал мне письмо к Питу. Куки сказал мне, что среди всех жокеев нет более честного, чем Пит Рамирес. Я последил за Питом во время скачек в воскресенье, а потом встретился с ним лично. Рассказал ему, зачем я здесь, объяснил, что к чему. Пит, даже больше, чем я, был заинтересован в том, чтобы вычистить всю эту грязь. Как и многим мексиканцам, родившимся в бедных окраинных штатах, ему в детстве приходилось туго. Теперь он стал жокеем, завоевывающим себе положение и репутацию, и у него родилась великая мечта: красивый дом, одежды — и сто пар туфель. Бега стали его профессией, стержнем его мечты. Пит хотел, чтобы все в них было честно и чтобы побеждал лучший.

А жокеи, сказал мне Пит, намеренно проигрывают. Доказать это он не может, но знает, что это так, ибо он, будучи рядом с ними, видел, как они сдерживают своих лошадей, чтобы те не пришли первыми. Иногда сами владельцы дают жокеям указания, чтобы они не переусердствовали, добиваясь победы во что бы то ни стало; но это совершенно другое дело. Пит сказал, что он слышал разные шепотки по этому поводу, слухи о подкупах и угрозах против жокеев, которых хотят заставить проиграть. Почти всегда жертвой становилась лошадь-фаворит, и выигрывали как раз те, кто заключал рискованные пари, делая ставку на сомнительных лошадей.

Пит стал приглядываться и прислушиваться, разговаривал с другими жокеями. Я же проделал массу обычной в таких случаях работы: проверял записи букмекеров, какие только мог достать, разговаривал с теми, кто играл, старался выведать, от кого исходят подкупы и угрозы. В результате получилась довольно полная картина: во главе всего этого стоял толстяк по имени Артур Хэммонд, которого, казалось, все очень боялись. Он приехал из Штатов, был одно время тренером, но его лишили права работать в конном спорте из-за сомнительных делишек, на которые он пускался. Его свиту составляли Джимми Рат и еще двое верзил. Хэммонд имел на ипподроме постоянное место. У него были какие-то неприятности с полицией, но он ни разу не сел за решетку — главным образом потому, что он «запросто» с одной мексиканской шишкой по имени Вальдес. Вальдес не был политической фигурой, но имел крепкие закулисные связи, почти столь же мощные, как у самого президента. И Вальдес всегда помогал своим друзьям-приятелям. Всегда.

Вчера Джимми Рат подстерег Пита, когда тот был один, и потребовал, чтобы он проиграл бега в четверг, то есть сегодня, — за десять тысяч пезо. Пит рассмеялся ему в лицо и ушел, и сообщил о предложенной ему взятке комиссии по конному спорту, а потом и мне. Но все происходило без свидетелей, никто не смог бы подтвердить то, что рассказал Пит, и таким образом у нас не было реальных доказательств. Очевидно, теперь Рат повторил свое предложение, но сделал это несколько другим способом.

— Как это было? — спросил я Пита. — Кто-нибудь видел, как он вас ударил?

— Нет, нет, конечно нет! После четвертого заезда он загнал меня в укромный угол у конюшен и накинул еще пять тысяч к обещанным десяти. А потом сказал, что я должен либо проиграть, либо пенять на себя. Я послал его к… ну, вы знаете, куда. Вот тут он меня и ударил, а когда я пришел в себя, его и след простыл.

Елена гневно сказала:

— Им давно бы следовало что-то сделать с этим Ратом.

— Ага. Насколько я мог заметить, «им» все чаще означало — мне. — Но тут до меня дошло, что я все еще держу в руке жевательную резинку, и ее сахарная оболочка становится скользкой. Я сунул резинку в карман и посмотрел туда, где появился Рат. Его уже не было. Я знал, где он может сейчас быть: у Хэммонда, вместе с двумя другими громилами.