Якорей не бросать

— Я вот на Охотском море плавал, — вспоминает штурман Гена. — Там краболовы есть. Базы. Женщин на них человек четыреста, если не соврать. Консервы прямо в море делают. А мужчин там—только штурманская служба да механики, ну еще боцманская команда. Сначала какой дурак обрадуется, а потом сидит и ни мур-мур. Первые помощники за один рейс седыми становятся — попробуй-ка удержи в руках такую ораву. Бабы молодые, в соку. А сколько семейных разладов! Жены же знают, на каком судне муж пошел. Нет, страшное дело — женщина в море!

— Плоть — она ведь приказу начальства не подчиняется, — задумчиво произносит Ованес. — Она свое требует.

— Каких только приказов не издавалось по этим краболовам!— говорит штурман Гена. — Я говорю, первые помощники за один рейс седыми становились. Нашему Шевчуку такое и не снилось.

В рации раздается задорный свист.

Это француз. Сейчас они начнут переговариваться, а предварительно свистят. Иногда даже можно понять по интонации свиста, что именно говорят. Один свистит требовательно, вроде бы говорит: «Ты где там пропал, отвечай!» А в ответ спокойный свист, вроде: «Ну чего кричишь, здесь я». И начинается веселая и беззаботная чисто французская перепалка. И хотя языка никто из нас не знает, все же кажется, что мы присутствуем при жизнерадостной и слегка фривольной беседе молодых французов. Кажется, что оба они молоды. Впрочем, здесь, видимо, ошибки нет. На море в основном молодые.

— «Слава», «Слава», ответьте «Керченскому рыбаку»! — требует кто-то из наших.

— Слушаю вас внимательно, — отвечает «Черноморская слава».

— Нам нужна тара. Целлофановые мешки для экспорта и финская тара. Две тысячи штук.

В ответ молчание.

— Так дадите, нет? «Слава»?

— Подходите, дадим.

— Вот спасибо!

— Ахтунг, ахтунг! — снова о чем-то предупреждает немец.

— «Катунь» — «Волопасу».

— «Катунь» слушает, — отвечает штурман Гена.

— Позовите Васю, — просит молодой голос.

— Какого еще Васю? — сердито спрашивает штурман Гена.

— Васю, трюмного.

— Фамилия как его?

— Мартов.

— Вызывайте завтра. Он спит после вахты.

— Товарищи капитаны и начальники радиостанций, — раздается повелительный голос, — делаю самое строгое замечание. Наладьте у себя порядок на радиостанциях. Ведутся совершенно посторонние разговоры на рабочей волне.

На минуту в эфире наступает затишье, потом снова кто-то интересуется:

— А где болгары работают?

— На двадцать втором градусе, — откликается сведущий.

— Ахтунг, ахтунг!

— Опять этот немец. Чего он кричит? — спрашивает лебедчик.

— Омарные ловушки обнаружил, предупреждает своих, — отвечает штурман Гена.

Действительно, утром прошел «малыш», понаставил ловушек, выкинул буи. Буи круглые, красные, розовые качаются на волнах, как детские надувные шары. На них весело смотреть. Будто отпустили их где-то дети, и эти шары прилетели сюда. И еще над ними торчат вешки с флажками, с желтыми, с зелеными, с синими. Вроде и впрямь где-то был праздник, карнавал, и все это принесло с берега.

— Трал готов! — раздается неожиданно в рубке голос бригадира добытчиков Зайкина.

Штурман Гена идет к заднему окну рубки. Володя Днепровский уже на своем месте, у пульта управления лебедками.

— Пошел! — приказывает штурман Гена.

Лебедчик передвигает ручки управления, и трал ползет по палубе к слипу. Рядом с ним, освещенные мощными прожекторами, идут добытчики, как почетный эскорт. Штормовки их блестят, как стальные доспехи.

Штурман Гена — воплощение начальственности. Он с гордой и решительной осанкой внимательно и строго глядит сверху на палубу. Сейчас он главный, и все на судне подчиняются ему. Наполеон, и только!

Володя Днепровский тоже весь внимание и напряженно держит ладони на рукоятках управления лебедками. Всегда улыбчивое лицо его сейчас сосредоточенно и сурово, брови сошлись на переносице.

А Ованес по-прежнему задумчиво смотрит на палубу и ничего не видит на ней. Его мысли далеко-далеко отсюда, за тысячи верст.

— Не-ет... — тянет он.

— Не нет, а да, — решительно говорит штурман Гена. Он еще в роли Наполеона. Он доволен. Трал идет нормально. И всеми на палубе командует не кто-нибудь, а он — штурман Гена. — Навигаре эст вивере, то бишь плавать — значит жить! В море хорошо! Здесь ты свободен, как Кармен.

И он даже слегка потягивается, показывая, как он свободен.

— Штурман, трал запутался! — раздается вдруг громкий голос.

— Как запутался! — панически вскрикивает штурман Гена и припадает к стеклу.

— «Доски» косо пошли! — докладывает Зайкин с кормы.

— Что же делать? —растерянно спрашивает штурман Гена неизвестно кого.

— Капитану надо доложить, — подсказывает лебедчик.

— Хорошо тебе говорить! — огрызается штурман Гена и даже бледнеет. — Он понесет по кочкам!

Но уже кидается к телефону. Выхода нет, надо звонить.

— Арсентий Иванович, трал запутался, — с трепетом докладывает он капитану.

— Как это вы там умудрились в такую погоду запутать! — слышится по телефону хриплый голос Носача, не предвещающий ничего доброго. — С вами не соскучишься!

Через минуту Носач уже на корме. Он перевешивается через борт и внимательно смотрит на ваера, уходящие в толщу океана. Берет микрофон.