Якорей не бросать

— В рубке, внимание! Все по местам! — раздается его

железный голос. И мы все подтягиваемся, готовые незамедлительно выполнить приказания капитана.

Команды сыпанули как из рога изобилия: - — Потрави левую лебедку! Стоп! Еще чуть-чуть! Стоп-стоп! Потрави правую! Стоп!

Голос капитана заполняет рубку, он один всецело властвует теперь здесь. Лебедчик Володя Днепровский четко и быстро выполняет приказы. Я тоже начеку.

— Малый ход! — приказывает капитан, и штурман Гена бросается к пульту управления машиной, переводит ручку.

— Лево на борт!

Это мне. Поворачиваю штурвал.

— Вира правую лебедку! Вира больше! — гремит, бьет по ушам голос капитана. — Прямо руль!

Одерживаю траулер, покатившийся было на левый борт. Черт, лишь бы удержать! Не дай бог еще по моей вине запутать трал. Пронеси и помилуй!

— Увеличить ход! Право на борт!

Перекладываю штурвал направо.

— Левую лебедку вира! Сбавь ход! Прямо руль! Вира правую лебедку! Стоп! Стоп!—И уже спокойным голосом Носач заканчивает: — Хорош! Все!

В рубке облегченный вздох. Кажется, пронесло. Все же капитан мастер своего дела. Ничего не скажешь. Штурман вытирает лоб и обреченно произносит:

— Сейчас «новогодняя елка» будет.

Через минуту хмурый капитан в рубке. Лицо помятое со сна. Он сутки гонялся за косяками, не отходил от фишлупы, только прилег, и вот — на тебе! — запутали трал.

— Соловьева ко мне! — бросает Носач Ованесу. Тот загремел сапогами по трапу вниз.

— Какой курс? — спрашивает капитан, подходя к фишлупе и всматриваясь в нее.

— Сто восемьдесят! — докладываю я,

— Возьми право пять!

— Есть право пять!

В рубку поднимается старший тралмастер и молча смотрит в спину капитана.

— Ты где был, когда отдавали трал? — грозно спрашивает Носач, не оборачиваясь.

— В каюте! — с вызовом отвечает Соловьев.

— Трал отдают, а ты не поинтересуешься, как «доски» в воду идут!

— Вы не кричите!

— Я кричу? — удивляется капитан и поворачивается к взъерошенному старшему тралмастеру. — Да если я закричу, ты рассыплешься, от тебя одна куча останется.

Носач нависает над низкорослым Соловьевым.

— Я прилег на минуту, — хмуро сводит светлые брови старший тралмастер. — А здесь есть бригадир, и штурман в рубке тоже пусть не зевает.

— Штурман мне еще ответит, — обещает капитан. Штурман Гена зябко ежится. — А этот твой Зайкин — пустое место. То «богородица» у него закрутится, то «доски» запутаются, то подбора завернется...

— Я его не защищаю...

— Ты его не защищать должен, а научить работать. Месяц уже в рейсе. Бригадиром будет другой, а Зайкин твой пусть поработает матросом, — объявляет свое решение капитан.

— А кто мастером добычи?—спрашивает старший тралмастер.

— Любой лебедчик. Хоть Царьков.

— Из Царькова бригадира не получится.

— Почему?

— Он — ни рыба ни мясо, — усмешка трогает губы Соловьева.

— Тогда ты будешь в бригаде. Не смог научить человека — работай сам за него.

— Спишите меня, — с неожиданной решительностью заявляет старший тралмастер.

— Списал бы, — зло бросает ему капитан, — да куда я тебя, к черту, спишу! Кто мне даст замену! Думаешь, что говоришь?

— Думаю, — упрямо сжимает челюсти Соловьев и белеет.

— Плохо думаешь! — повышает голос Носач. — Будешь работать вместо Зайкина, а я вместо тебя старшим тралмастером. — Помедлив, заканчивает: — Списывать тебя надо было раньше, когда на промысел шли. Жалею теперь, что не списал.

Капитан круто поворачивается к фишлупе. Старший тралмастер, набычившись, уходит вниз.

В рубке тягостная тишина.

По трапу поднимается Шевчук. Лицо у него обиженное. Значит, что-то стряслось серьезное, о чем мы еще не знаем.

— Ну что это за старший тралмастер! — оборачивается к Шевчуку капитан. — Все забросил, ко всему равнодушен! Это ты мне его подсунул! Твоя работа! Вот у меня был тралмастер Боболев. Знаешь такого?

— Знаю, — спокойно отвечает первый помощник, но чувствуется, что спокойствие это показное.

— Во-от. Так он все записывал в свой талмуд. В каком месте какой трал надо отдавать, какой лучше работает — донный или пелагический. Все величины, все параметры записывал. У него какая-то амбарная книга была, он туда свои закорючки вносил. Все районы промысла, как свой приусадебный участок, знал. А этот ничем не интересуется.

— А с семьей как у него было? — спрашивает Шевчук.

— У кого?

— У Боболева.

— Чего с семьей? Нормально. — Капитан вопросительно глядит на своего первого помощника.

— Ну вот, — с укоризненной ноткой говорит Шевчук. — А у нашего нет.

— А что такое? — настораживается Носач.

— Сегодня телеграмма свалилась, жена от него ушла. Ты спал, Фомич мне ее принес.

Капитан долго молчит. Потом переводит хмурый взгляд на штурмана Гену, который покорно ждет разноса, и вдруг зло кричит:

— Ну и черт с ней! Шлюха! Скатертью дорожка!

— Тебе—черт с ней! — повышает голос и Шевчук. — А ему?

Хохолок на макушке первого помощника топорщится еще больше, принимает боевой петушиный вид. Шевчук нервно поправляет круглые очки.

— И ему тоже! — не сбавляет тона Носач. — Уцепился за юбку! Она там подолом трясет, а он тут нюни распустил.

— Пословицу знаешь? — напористо спрашивает Шевчук.