Яма слепых. Белая стена. Рассказы

Выступления продолжались, не прибавляя ничего к уже сказанному. Многие просили слова, чтобы услышать самих себя или чтобы уколоть других, оскорбляя их публично. Вот тут-то один арендатор из Бенавенте и поднял голос против владельцев заливных земель, обвиняя их в слишком высоких арендных ценах.

— Этот вопрос сегодня не стоит на повестке дня! — крикнул ему Жоан Виторино с первого ряда.

— Меня приглашали для разговора о проблеме земледелия. И я здесь именно поэтому. И говорю, что земледелие страдает из-за недопустимо высоких цен на аренду земли, а совсем не из-за Ассоциации землекопов; что это такое, еще никто не знает, в глаза, как говорится, не видел. Цены и ведут к кризису в сельском хозяйстве.

Такое выступление нашло поддержку: кое-кто стал на сторону выступавшего, в зале зашумели. Диого Релвас улыбался. Это был еще один урок тем, кто с ним не соглашался. Ведь что ни день, то урок, если, конечно, быть внимательным к происходящему. Какое-то время он дал собранию пошуметь, потом попросил тишины. Собравшиеся должны подчиняться большинству, как известно. Иначе с пользой работать невозможно: ведь никто же не пришел сюда просто так, с целью провести свободное время или развлечься. Поэтому он попросил уважаемое собрание высказаться относительно конкретного случая: должно ли собрание заниматься сегодня вопросом арендной платы?

— Кто за? Прошу встать…

Встал только арендатор из Бенавенте, который с испугом смотрел по сторонам в ожидании, что встанут и другие. Да, их, конечно, не большинство, ведь организаторы собрания знали, кою приглашали, но все же здесь есть и те, с кем он говорил об арендной плате, и не раз, — так в чем же дело? Выходит, они решили оставить его в одиночестве? В отчаянии арендатор поднес руку к голове, думая: «Несчастный, несчастный, никогда тебе больше не арендовать и пяди этой земли». О том же думал и Диого Релвас, и те, что теперь ему улыбались: ведь арендатор, что похож был на попавшую в западню птичку, вызывал улыбку сострадания.

— Ваше предложение отвергнуто единогласно, — сказал хозяин Алдебарана. — Похоже, земледельцев волнуют другие вопросы, более важные для сельского хозяйства в целом. Арендная плата на землю — не долговое обязательство. Да и разве вас заставляют арендовать землю? Отвечайте!..

Арендатор покачал головой и развел руками, точно просил чьего-то покровительства.

— Я вам дам один совет: если вас не устраивает арендная плата, оставляйте землю. Это не проблема земледелия, это ваша личная проблема. А мы здесь совсем не для того, чтобы заниматься вашими проблемами…

— И будет лучше, если вы оставите зал, чтобы не мешать нам работать, — заметил То Ролин, не поднимаясь со стула.

— Верно, верно, — крикнули сразу несколько голосов. Перешептываясь, они спрашивали: «Кто же привел это чучело на собрание?» Ошеломленный председатель муниципалитета ответил, что этот человек попросил у него разрешения присутствовать на собрании, он счел это возможным и разрешил войти в зал. Тут Мигел Жоан встал с места и подошел к ряду, где сидел арендатор, предлагая тому выйти.

— Пожалуйста. Да-да, это я вам! Вы еще не поняли, что вы здесь лишний? Давайте выходите быстрее! У нас еще много дел!..

Диого Релвас счел благоразумным потребовать тишины, но зал зааплодировал инициативе его сына, понимая, что аплодирует и самому Диого Релвасу; потом, когда Мигел Жоан взял арендатора под мышки и почти донес до двери, загрохотал от смеха.

И успокоился.

Решение послать телеграмму правительству, в которой собрание требует бороться с анархией, было принято единогласно. Текст телеграммы зачитал тощий и молчаливый Перейра Салданья:

«Земледельцы Рибатежо и все собрание приветствуют Ваше величество, просят поддержания порядка, наказания всех предателей на благо Нации и Короны».

Из— за слов, шедших в конце телеграммы с больших букв, возник спор с Жоаном Виторино. Жоан Виторино считал, что слово «Корона» должно было идти перед словом «Нация», но не получил поддержки большинства, которое считало обратное. Тогда в знак согласия с большинством он протянул руку Салданье.

Когда собравшиеся в зале покидали здание муниципалитета, на дворе стояла ночь. На улице по углам жались неясные тени, скрывавшиеся в этой ночи. Диого Релвас пригласил кое-кого из землевладельцев поужинать, он хотел поговорить о важном деле: время не ждет и завтра уже может быть поздно. Жоан Ролин, старший сын Фортунато, предложил им свой дом — он всегда и всем был готов услужить, а тут такая честь — оказать услугу столь известным людям. Он был любителем этикета и полная противоположность отцу, старому Ролину, которому этикет нужен был как корове седло.

Хоть вина было и немного, дискуссия приняла беспорядочный характер.