ЯнеМОЛЬ

– Сань, эй… Ты чего?.. Очнись! Сейчас директор сюда войдёт. Приём начнётся. А ты убитые инструменты на клиентский стол выложил. Полировку ж поцарапаешь… Нас же стопудово двоих уволят на хрен, придурок…

Санька снова ничего не ответил. Мишка вдруг завопил в голосину:

– Слыш, моль!!! Мало того, что банкир жалобу накатал, мало того, что мы в 103-ю квартиру не успеваем, ты ещё приблуды на столе выложил! Очнись!!! Моль!!!

Почему Мишка вспомнил обидную детскую кличку? На что рассчитывал? Может на то, что видел Саньку в похожем ступоре в последний раз в школе, когда сам так обзывал и, оскорбив снова сейчас, надеялся таким корявым способом вывести своего друга из оцепенения? Ясно одно: Мишка думал, что обращается ко взрослому человеку, а слышал его затюканный вусмерть, ребёнок.

Санька прикрыл глаза. Всё, что имелось в его душе человечного, погибало в эти мгновения. По сути, уже мёртвый изнутри, он не мог осознавать разницу между живым и издохшим. Потому всё, до чего сможет дотянуться его крепкая рука – должно стать таким же, как и он.

Последнее, что Санька ясно увидел – это отцовская отвёртка. Она была вся перебинтована синим скотчем времён СССР. Против всех законов физики, со смертельными ранами, нанесёнными в процессе эксплуатации, отвёртка отлично справлялась со своими функциями.

Эта отвёртка, прям как вся Санькина жизнь: перебинтованная и функционирующая назло всему. Весь вопрос только: а зачем?

Последнее воспоминание, промелькнувшее в его путаном сознании, было про такое же осеннее утро, которое ничем не отличалось от почти каждого утра зимы, весны или лета его детства. Санька будто очутился в квартире родителей. Он ясно увидел своего отца, вернувшегося с ночной смены. Отец, по-привычке, раскладывал на столе свои рабочие инструменты. Вот прям как Санька сейчас: по размеру и функционалу. Затем отец начинал чистить их и, при необходимости, чинить.

Завершив полезное дело, отец брал ремень и хлестал Саньку до кровавых ошмётков, потому что ни у кого в их роду таких голубоглазых блондинов с ямочками на щеках не рождалось.

Саньке вдруг захотелось, чтобы те слова, которые ему казались важными и искренними в ту секунду, дошли хоть до кого-то.

Внезапно, весь негатив от НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ, оттого, что ему просто не дали время подумать и свыкнуться со своим только что обретённым «я», сфокусировались в крепком мужском кулаке.

Санька сжал в руке перебинтованную отвёртку и вонзил со всей дури Мишке в ухо.

– Я не моль! Я не моль! Я не моль! Я не моль! – заорал Санька.

Мишка даже вскрикнуть не успел. Он лишь обмяк в кресле. Если бы не алое пятно на белоснежной кожаной обивке кресла, то можно было подумать: работник просто вздремнул и кто-то ради шутки облил всё краской.

Санька же сел на корточки. Он обхватил голову руками и, покачиваясь, стал тихо-тихо тараторить, словно ребёнок скороговорку:

– Янемоль… Янемоль… Янемоль… Янемоль… Янемоль…

На часах – половина девятого утра. Усталое солнце провожало на землю все ещё жадные до жизни, осенние лучи. Лучи хоть и не грели, зато эффектно освещали новую детскую площадку, казавшуюся особенно сказочной в отблеске мягкого осеннего света.

Нянечки и яжмамки повели за ручки богатых отпрысков: кто в школу, кто в ясельки. Вдруг, рядом с площадкой раздался детский визг. Наибольший восторг детворы вызывала новая крутая горка, которая, словно по щучьему велению возникла за ночь из ниоткуда. Всё же дети есть дети! Они не выдержали, и, без спросу, наплевав на оханья яжмамок и нянек, забрались по крутой лесенке. Чтобы прокатиться с ветерком первыми, дети расталкивали друг дружку. Кто-то обижался, что не смог съехать раньше других. Но все их обиды забывались, как только они оказывались внизу. Радостные от только что испытанного чувства «полёта», они помогали друг другу подняться и снова бежали вверх по лесенке, чтобы быстрее скатиться с горки и испытать это удивительное ощущение ещё раз!

Тем временем свой новёхонький «Майбах» директор припарковал у офиса принадлежащей ему, управляющей империи. Директор был в кремовой сорочке и костюме от Brioni. На его руке, словно в солнечные зайчики, играли с друг другом бриллианты на часах. Посмотришь на него со стороны – словно министр прибыл на встречу с главой правительства. Такой холёненький и важнючий. И не скажешь, что его наманекюренная ручка сейчас подпишет какому-то холопу в драной спецовке «заявление по собственному».

Директор довольно ухмыльнулся, разглядывая, как детишки резвились на новой площадке, а сопровождающие их, яжмамки и няньки умильно улыбались. Кивком головы директор выразил всем учтивое «здрасьте». Жители элитного комплекса ответили тем же.