Судьба останков князя Ярослава Мудрого заслуживает отельного разговора. Мы уже говорили о том, что киевский князь - как и подобает великим правителям - заранее позаботился о месте своего упокоения. Его мраморный саркофаг должен был внушать потомкам такое же уважение к почившему князю, какое внушал своим современникам сам князь Ярослав Владимирович. Несмотря на все потрясения последующих столетий - почти полную гибель Киева под ударами монголо-татар в декабре 1240 года, годы опустошения и разруху, когда жизнь едва теплилась в этом некогда великом городе, - гробница Ярослава уцелела в Киевском Софийском соборе, как уцелел - в отличие от Киевской Десятинной церкви - и сам Софийский собор. Весящая шесть тонн и изготовленная из цельной глыбы проконесского мрамора византийскими мастерами, украшенная изумительной резьбой, она, по-видимому, была привезена из византийского Херсонеса еще отцом Ярослава, князем Владимиром Святым. Удивительное наблюдение сделал исследователь древнерусского искусства В. Г. Пуцко: он обратил внимание на полное совпадение узоров на гробнице Ярослава Мудрого из Киевского Софийского собора и на херсонесской гробнице святого Климента Римского, изображенной на миниатюре из так называемого Ватиканского Менология императора Василия 11 (около 986 года); кажется, в обоих случаях мы видим один и тот же мраморный саркофаг, а значит, киевский князь попросту использовал для своего погребения вывезенную из Херсонеса гробницу с мощами одного из самых почитаемых в древнем Киеве святых, предварительно переложив их в новую раку.39.
До начала прошлого века останки знаменитого киевского князя в Софийском соборе оставались предметом поклонения, одной из чтимых киевских святынь. В январе же 1939 года мраморная гробница Ярослава была вскрыта. Сделано это было, главным образом, с научными целями. В гробнице обнаружили два костяка: один принадлежал мужчине очень пожилого возраста (как показали исследования, не менее 60-70 лет), другой - женщине 50-60 лет; помимо этого, в гробнице нашли несколько отдельных косточек ребенка в возрасте около трех лет. Никаких украшений, драгоценностей или хотя бы остатков одежды (кроме клочка какой-то выцветшей, возможно, шелковой ткани) найдено не было, что неудивительно: за прошедшие века гробница, очевидно, неоднократно подвергалась разграблению и в конце концов была полностью опустошена. Тщательное анатомическое и рентгенологическое изучение мужских останков позволило ученым сделать однозначный вывод: они принадлежат киевскому князю Ярославу Владимировичу; что же касается женского костяка, то он был предположительно определен как принадлежащий супруге Ярослава княгине Ирине-Ингигерд, хотя сегодня на этот счет могут быть высказаны серьезные сомнения41. Атрибуция же детских останков, хотя бы даже предположительная, разумеется, невозможна.
Именно на основании найденных останков князя Ярослава мы можем судить о его внешнем облике в последние годы жизни. Это был высокий хромой старец, с трудом передвигающийся с помощью палки, избегающий резких движений, испытывающий боли не только при ходьбе, но и при всякой мало-мальской физической нагрузке. Лицо обычное, славянского типа. Средней высоты лоб, сильно выступающий вперед нос с узким переносьем. Крупные глаза, несколько угловатой формы. Резко обозначенный подбородок; четко очерченный, совсем не старческий рот (Ярослав до конца жизни сохранил в целости почти все зубы)42. Тогда же, в 1939-1940 годах, выдающийся советский антрополог Михаил Михайлович Герасимов воссоздал скульптурный портрет князя Ярослава Мудрого, знакомый большинству из нас еще со школьной скамьи.
В позднейшей церковной традиции образ князя Ярослава во многом оказался заслонен образом его отца, Владимира Святого, что, в общем-то, нельзя не признать справедливым. Особенно отчетливо это видно при сравнении различных редакций знаменитого «Слова о законе и благодати» митрополита Иллариона: этот памятник дошел до нас в нескольких редакциях и множестве списков (в настоящее время их известно свыше пятидесяти), однако лишь один - знаменитый Син. N 591 - включает в себя в полном виде похвалу князю Ярославу, составляющую заключительную часть всего произведения43; позднейшие переписчики, как правило, исключали ее, приспосабливая памятник к чтению в церкви в день памяти святого Владимира.