Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси

– Вот то-то и оно. Тех, кто против вас с кольем да дубьем встать не мог, побили. А не подумали, почему у вас голод, а у соседей ваших болгар хлебушка вдоволь.

– Почему?! – ахнула толпа. Задние, чтобы видеть князя и лучше его слышать, вставали на цыпочки, тянули шеи, напирали на передних. Немного погодя князь оказался уже просто в плотном окружении суздальцев, обеспокоенные гриди были оттеснены в сторону. Но было понятно, что убивать его никто не собирается.

– Бог по грехам нашим наводит на какую-нибудь землю голод, или мор, или засуху, или иное наказание.

– Так что ж делать? – чуть растерялся народ.

– Господа о прощении и заступничестве молить, но и самим рук не опускать. Чего же сразу к болгарам не поехали, а свои земли разорять принялись?

– Дык… кто же знал, что они в три шкуры драть не станут?

– Думали, что догола разденут…

Ярослав усмехнулся:

– А ко мне чего же не прислали? Тоже боялись, что догола раздену?

Народ растерялся окончательно. Теперь и правда было непонятно, чего к князю за помощью не кинулись. Руки привычно полезли скрести затылки. Про волхва было забыто.

Ярослав еще долго говорил с людьми, убеждая в милосердии Господа и его помощи в нужную минуту. Многим уже казалось, что приди они в ныне закрытые христианские храмы, и не было бы этого ужаса голодных дней и страха за свою жизнь и жизни близких. Обводя взглядом толпу, князь вдруг наткнулся на одиноко стоящий силуэт. Хотя до человека довольно далеко, Ярослава точно громом поразило – волосы старца черны, а борода и усы седы. Но когда в следующее мгновение князь обернулся снова, седобородого на месте уже не было.

* * *

В передних рядах близко к Ярославу, впиваясь в него взглядом, стояла седая, изможденная женщина. Когда стало чуть тише, она вдруг вполголоса спросила:

– Выходит, и тебя, князь, бог сына по грехам твоим лишил?

Ярослав на мгновение замер, точно громом пораженный, потом вздохнул:

– Выходит, и меня.

Женщину оттеснил рослый мужик, объяснил:

– Ты на нее не серчай, княже, у нее недавно сын утонул. Сильный был парень, молодой, жить бы да жить, и чего лодка перевернулась? Она за одну ночку поседела, старухой стала.

Женщина все стояла, печально глядя в никуда и горестно качая головой.

– А у тебя еще дети есть?

– А? – очнулась та. – Дети? Есть, как не быть…

– А муж?

– А мужа нет. Помер. И двое деток померли. А еще четверо живы, живы…

Ярослав знаком подозвал к себе гридя:

– Пойдешь с ней, посмотришь, что нужно. – Поднял голову на окружавших людей, снова заговорил громко: – Я ваш князь, а потому за вас ответствую пред Господом. Если помощь нужна, прежде ко мне надо идти, чем друг дружку грабить и убивать. Новгородцам помог, когда в беду попали, и вас не оставлю!

Суздальская земля облегченно вздохнула.

* * *

Ярослав надолго задержался в Суздальской земле. Он понимал, что, если сейчас уехать, оставив все как есть, через несколько лет нужно будет начинать сначала.

На Суздальщине один за другим стали расти храмы, прежде всего пророка Ильи. Постепенно образ Ильи, унесенного после смерти на небо, сливался в понимании людей с образом громовержца Перуна. А кто как не Перун может оставить без урожая? Не будет вовремя снега или дождя, или наоборот, зальет все водой с неба, вот и беда.

И храмы в честь Ильи быстро стали самыми посещаемыми, хотя о торжестве новой веры говорить не приходилось. Вознося молитвы Господу, суздальцы молились и прежним богам тоже.

Сам князь, конечно, скучал по своей семье. Ночью было тоскливо одному на пустом ложе, вспоминались Ингигерд и детки. Владимира уже пора на коня сажать, а отец все далече. Конечно, у мальчика есть кормилец, и мать разумна и заботлива, но неужто и ему повторять судьбу самого Ярослава – расти без отцовского присмотра?

Князь решил в это лето не возвращаться в Киев, небось, сам постоит. А зимой там будет Брячислав, можно остаться в Новгороде.

Но если остаться на зиму в Новгороде и пришлось, то совсем не своей волей…

Мстислав

Где-то далеко от Тмутаракани, за степью, за лесом, за бурными порогами Днепра Киевская Русь. Она жила своей жизнью, а Тмутаракань своей. Вроде и не знали друг дружку, ан нет, всякий стук сердца в Киеве в Тмутаракани отзывался, а вот наоборот, вряд ли. Помнили ли в далекой столице своих родичей за печенежскими степями? Если и помнили, то мало знали, как они живут.

А Тмутаракань жила хорошо. С того времени, как хазарскую тяжелую длань скинула с помощью князя Святослава, так и расцвела. Князья у Тмутаракани крепкие, дружина у них хорошая, дань Киеву не платили, но и от него помощи не ждали. Не о таком ли мечтал Новгород?

Сам город удачно расположен, он да Корчев крепко запирают выход из Меотиды в Русское море, кто ни плывет Боспором Киммерийским, всякий за проход платить должен. Хоть и дорого сначала Тмутаракани либо Корчеву за проход платить, потом ромеям цареградским за их Босфор, но иного выхода у купцов нет, платят.