Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси

Олав не такой, каким она себе его представляла? Ну и что? Зато он прекрасно слагает висы. И вообще, красота мужчины не во внешней пригожести, а… а… в чем, придумать не могла. Строптивая княгиня сама себе не желала признаваться, что разочарована, что бывший жених совсем не такой, каким она себе его придумала. От этого росла злость, в том числе и на бедолагу Олава. Чем он был виноват в том, что Ингигерд навыдумывала о нем столько?

И снова Ярослав допустил ошибку. Он уже немало знал о жизни, но совершенно не знал женщин, особенно свою собственную строптивую Ингигерд. Ему бы просто дать ей побыть рядом со своим героем, ореол разрушился бы сам по себе. Но князь, довольный растерянностью жены, вечером с легкой насмешкой поинтересовался:

– Ты Олава сегодня впервые увидела? Понравился?

Ингигерд взвилась. Ярослав наблюдал сначала с долей изумления во взгляде, потом с раздражением, а потом попросту хлопнул дверью и все время пребывания в Новгороде гостя к княгине не ходил.

Но днем на людях держал себя ровно и приветливо. Никто не должен знать, что творится у него на душе. Тем более сам Олав ему вполне понравился, он был прост, набожен, что сразу легло на душу Ярославу, и несчастен, потому как изгнан из собственной страны.

* * *

Началось все с пира, устроенного в честь гостя. Потчевать на Руси всегда умели, но тут Ингигерд, кажется, превзошла сама себя!

Огромный стол был сплошь заставлен угощением. На нем уже столько снеди, сколько едва ли могли съесть десятки крепких мужчин, а слуги готовы нести и нести еще блюда с осетрами, дичью, мясом, огромные ендовы с медами… На закуску предложили соленое: сига, сельди, лосося, снетков, а еще грибы. Потом пошли рыбные блюда: ушное, пироги с разными начинками, с семгой, налимьей печенкой, осетриной.... Олав с дружинниками чувствовали, что даже пробовать уже тяжело, не то что есть, а слуги все несли и несли огромные блюда. На самом большом расположился, точно отдыхая, огромный кабан, покрытый хрустящей корочкой и обложенный вокруг яблоками, его блюдо окружали гуси, утки, куры… Появились пироги с зайчатиной, с луком, потом с брусникой, морошкой, наконец, с творогом. Принесли пареную репу в меду, разные оладьи, каши, все заливали сливками, топленым молоком, посыпали изюмом. Дразнили своим видом пряники, на блюдах лежали россыпи орехов, изюма, каких-то заморских сладостей. Все это запивалось большим количеством медов и пива. На сладости норманны уже даже смотреть не смогли, от выпитого и съеденного не просто кружилась голова, но и наступило бессилие во всем теле, отказывались подчиняться руки, ноги, заплетался язык.

В кубки все подливали и подливали кому что – кому крепкое пиво, кому заморские вина.

Ярослав сидел во главе стола и осторожно наблюдал. Ингигерд, расположившаяся напротив Олава, не сводила с него глаз. А сам король беседовал с князем, отвлекаясь только на поглощение очередного кубка или очередной порции съестного, и не проявлял особого интереса к княгине. Просто красивая, хотя чуть поблекшая из-за беременности и возраста женщина, жена хозяина дома. Красивых женщин много, а вот домов, где бы его так встретили, не очень. Потому даже если бы Олав и вспомнил свою давнюю расположенность к Ингигерд, то рисковать положением ради этого не стал. К тому же ему очень понравился русский князь, который оказался умным и интересным собеседником. А что не слагал висы, так не всем дано, это не главное.

– Хороша у тебя еда, Ярицлейв, клянусь богом! Я скоро вовсе не смогу встать из-за стола! Вели своим слугам больше не нести, не то мы уснем прямо на этих лавках! – хохотал Олав, а за ним и вся его дружина.

– Ешь, ешь, – вторил ему Ярослав, – еще не все попробовал!

– Я сейчас лопну!

– Ничего, зашьем!

Снова стены терема в Ракоме сотрясали взрывы хохота.

Ингигерд не замечала ничего – ни того, что Олав по привычке вытирает руки о край вышитой скатерти, которой застелен стол, ни его довольно грубого смеха, ни многого другого… Зато все заметил девятилетний Владимир. Он подошел сзади к отцу и что-то зашептал на ухо. Ярослав повернул голову, прислушался.

– Почему мама так смотрит на этого варяга?

Шепот сына для князя словно удар, на мгновение сцепил зубы так, что желваки заходили, но быстро выправился, зашептал в ответ:

– Твоя мама и жена этого короля сестры, им есть что вспомнить, глядя на него, мама вспоминает свое детство.

Владимир, хмуро потупившись, вернулся на свое место, а Ярослав, улыбаясь через силу, наклонился, словно бы что-то спросить у Ингигерд. Княгиня услышала:

– Не ешь так нашего гостя глазами, это может ему не понравиться.

Муж выпрямился, а саму Ингигерд бросило в краску. Она действительно забылась и видела из всех сидевших за столом только Олава. Это неприлично, хорошо, что здесь нет женщин, те быстро бы все разглядели и принялись сплетничать.