Ярость

Кивит пожал плечами. Он огляделся по гостиной, не крутится ли где-нибудь жена, склонился над столом и еле заметно кивнул, чтобы Шацкий приблизился к нему. Прокурор сдвинулся вперед, от лица допрашиваемого его отделяло десятка полтора сантиметров. Это было самое обыкновенное лицо поляка пятидесяти с лишним лет, которому не всегда удается справиться с излишним весом. Лицо бледное, слегка одутловатое, блестящее от пота и в оспинках. Лицо свежевыбритое; в нескольких местах, под носом и на подбородке, где щетина самая жесткая, Шацкий видел бордовые точки — следы от микроскопических повреждений кожи электробритвой. Шацкий глядел в светлые глаза Кивита и ждал.

— А мне на это насрать, — тихо сказал предприниматель, — одарив прокурора запахом переваренного мяса и зубной пасты. — Все это мне похую, потому что вы мне хуй что можете сделать. Скорее уж возьму вас сейчас за руку, поведу в ванную и на ваших глазах ссать буду, чем скажу хотя бы словечко. Вам понятно?

Шацкий уже открывал рот, чтобы дать достойный ответ, как их перебила супруга Кивита:

— Перестаньте уже придираться к моему мужу! Он свое уже прошел. Или хотите, чтобы у него инфаркт случился?

— Охотно перестану, — спокойно ответил на это Шацкий, выпрямляясь на стуле. — Охотно перестану, если он, наконец, перестанет лгать и скажет правду. Обещаю, что тут же исчезну, и больше вы меня не увидите.

Жена Кивита, худощавая пятидесятилетняя женщина с внешностью и прической супруги Леха Валенсы, Дануты, глянула на своего мужа. Правды, скорее всего, она не ожидала, но надеялась на то, что супруг избавится от чужака.

— Я подам официальную жалобу, — строго заявил Кивит.

— Послушайте меня, — обратился Шацкий к супружеской паре. — Вы, хозяин, наверняка это знаете, но вот для хозяйки эта информация, возможно, будет в новинку. На вашего мужа напали и искалечили, потому что он что-то слышал. Из полученных в ходе следствия сведений следует, что он, наверняка, был свидетелем домашнего насилия. Он не отреагировал, с кем-то произошло несчастье, в связи с чем какой-то сумасшедший решил вашего супруга наказать. И сумасшедший этот не первый встречный. — Шацкий поднял палец вверх. — Стопроцентный, самый настоящий псих, способный на самые чудовищны преступления. Который находится на свободе, потому что ваш муж — долбаный трус. Который мало, что не донес, что кому-то делают плохо, так сейчас еще и затрудняет следствие, и вот за это как раз отправится за решетку. Рекомендую сразу же выяснить, как ходят автобусы на Барщево. Потому что ваш автомобиль пойдет на штрафы и на адвокатов.

Шацкий поднялся с места и застегнул пиджак. Он не давал по себе видеть, в каком отчаянном положении очутился. Нет, ну ведь не может же это быть глухим тупиком, никак невозможно.

Краем глаза он заметил движение, тень. Чутко огляделся и увидал в отражении в стекле буфета, что в двери, ведущей на кухню, стоит худой подросток, из тех, о которых учителя в учительской говорят, что хлопец, возможно, и умница, но с этой его сверхчувствительностью в жизни ему будет ой как трудно. Худой, высокий — даже выше Шацкого — блондин с очень светлыми волосами. Из глаз его лучилась доброта, прокурор не имел бы ничего против, если бы у Хели был такой парень.

И он почувствовал, как неожиданно напряглись все мышцы, когда перед глазами промелькнуло, что может случиться с дочкой. Наркотики, которыми ее могут пичкать, вонючий матрас, очередь бойцов мафии, чтобы усмирить новенькую; успокоиться незнанием Шацкий не мог, потому что вел несколько дел, связанных с торговлей живым товаром.

И он не мог выйти отсюда с ничем. Несмотря на то, до какой еще границы придется продвинуться.

— Будьте добры, оставьте нас на минутку одних. Обещаю, что всего на минуту. Потом я уйду.

Жена Кивита глянула удивленно, но вышла, сын направился за ней.

Хлопнула дверь.

— Каким-то образом, я вас понимаю, — мягким голосом произнес Шацкий. — Они доказали, что способны на ужасные вещи. Лично я — всего лишь чиновник, вооруженный печатями и параграфами. Я могу устроить вам немало хлопот, но давайте договоримся так, что вам придется написать всего парочку аннуляций, в конце концов, все станет на место.

Кивит глядел на прокурора чутким взглядом человека, понятия не имеющего, к чему ведет противник.

— Но помимо того, что я чиновник, я еще и очень плохой человек. Плохой человек, который не остановится ни перед чем, поскольку у меня имеется личная мотивация. Если вы мне не поможете, я отомщу. Вас я оставлю в покое. Жену тоже, ведь она вам, наверняка, до лампочки, все же знают, жена — не семья. Но вот сыновьям — не прощу.

— Вы им ничего не можете сделать.

— Я — не могу. Но вот другие — могут.

— Наймете мафию, чтобы их избили? Не будьте смешным!

— Можно было бы и так. Но я знаю лучшие способы.

Он склонился к Кивиту и с мельчайшими подробностями описал ужасную судьбу, которая может стать уделом его сыновей.

Предприниматель глянул на Шацкого с омерзением.