Ярость

Шацкий, на первый взгляд, с безразличием прислушивался к необязательной беседе (она касалась героев мультиков) с маленьким Петром Найианом. Одним ухом он слушал какую-то чушь про слона в клеточку, не спуская глаз с монитора, на который техник переключал виды с разных камер. Общий план, оба собеседника в профиль, приближение на Аделю, крупный план маленького Петра. Над монитором электронные часы отмеряли время с точностью до сотых долей секунд, две последние цифры менялись быстро, сливаясь в пульсирующую точку, напоминая Шацкому о том, что каждая вспышка приближает смерть Хели.

11:23:42:пульсации.

Тем временем слон в клеточку ходил в гости к тете, история, похоже, была веселой, потому что из динамиков зазвучал громкий смех мальчишки и Адели. Шацкому очень хотелось зайти вовнутрь и усмирить компанию. Понятное дело, что он знал теорию допроса ребенка. Что необходимо применить техники собеседования, по мере возможности ребенка расслабить и выяснить ситуацию, объяснив, что он и не должен знать все ответы на вопросы, и что все это в порядке, просто нужно поиграть во взрослого, который совсем ничего не знает, и вот ему объяснить нужно. Да, теорию он знал, только сейчас его доводило до белого каления то, что все это тянется так долго.

— А ведь я так и не знаю, как же выглядит твой дом. — Аделя комично разложила руки, и малыш рассмеялся. — Расскажи, как выглядит то место, в котором ты играешься.

— Играюсь я в своей комнате. Там у меня и игрушки, и книжки, и паззлы. А еще такой ковер, как улица, чтобы можно было гоняться на машинках. А еще у меня есть лампа, в которой плавают пузыри.

— Цветные?

— Желтые, то есть yellow.

— Вот это да! Ты знаешь английский язык. А какие-нибудь другие цвета знаешь?

— Orange. Это будет оранжевый.

Аделя задохнулась от впечатления, а мальчонка покраснел от гордости. Тем временем Шацкий согласился с тем, что малолетний наследник туристического бизнеса более похож на отца, чем на мать. Физически. Это настолько, насколько мог оценить, помня фотографии Наймана: широкое лицо, темные глаза, темные волосы, четко очерченные брови. А вот какого-либо подобия с материю видно не было. Разве что только вырез губ. Если бы та сказала, что мальчик приемный, ни у кого не было бы сомнений.

— А ты где больше любишь играть игрушками: в детском саду или дома?

— В детском саду.

— А почему? Ты мне расскажешь?

Все вопросы должны были быть открытыми, нельзя было задавать вопросов, на которые ребенок мог ответить «да» или «нет». Это не гарантировало, что маленький свидетель понял вопрос; кроме того, в стрессовых ситуациях у детей наблюдалась тенденция соглашаться со взрослыми, если они не понимали вопроса. Или же не соглашаться, если у них спрашивали про неприятные вещи.

— В детский сад мы можем приносить свою игрушку, но это только в понедельник. А я тогда ссорюсь с Игорем, потому что мы хотим играться своими игрушками, а когда мы кричим, то получаем тучку.

Как и большинство малолетних детей, Петр Найман не мог поддерживать рассказа больше, чем в двух-трех предложениях.

— Ага, выходит, тучку получаешь в наказание. А что получают в награду?

— Солнышко.

— А дома какие-нибудь наказания и награды имеются?

— Я не люблю, когда мама на меня кричит. Тогда я даю ей тучку.

Супруга Наймана в глубине темного помещения откашлялась.

— А папа?

— Папа мой уехал, а когда вернется — никто не знает.

Супруга Наймана снова откашлялась, но на сей раз продолжила словесно:

— Пока что я не говорила ему, что отца нет в живых, подготавливаю постепенно. Неизвестно ведь даже, когда плхороны, когда отдадите мне останки мужа. С этим вообще скандал, я хотела сказать, что подам жалобу.

Эти ее слова никто комментировать не стал.

— А вот скажи мне, часто бывает, что ты даешь папе и маме солнышки и тучки?

— Чаще всего — тучки.

— Я понимаю, это тогда, когда они ведут себя нехорошо. А что делают папа с мамой, когда ведут себя нехорошо?

— Кричат.

— А как тогда чувствуешь себя ты?

— Я злюсь.

— И что т делаешь?

— Я не кричу, потому что кричать нельзя. Я должен быть вежливым и вести себя тихо.

— А что случается, когда ты все же не выдерживаешь и ве ведешь себя тихо?

— Тогда меня наказывают.

Мальчишка посмурнел. Он опустил голову, сполз со стульчика на ковер и начал рисовать.

— Мне можно сесть рядом с тобой? — мягким тоном спросила Аделя.

Мальчик кивнул, и психолог уселась рядом с ним.

— Тебе нужно сделать ноги в бантик, — маленький Петр показал взрослой тете, как садятся по-турецки.

Аделя села в соответствии с его указаниями.

— Очень хорошо, — похвалил ее парнишка.

— Никто ведь не любит, когда его наказывают, правда?

Мальчик согласно кивнул.

— А вот скажи мне, какие наказания ты не любишь более всего?

В техническом помещении все затаили дыхание.

Маленький Петр взял лист бумаги и начал что-то рисовать на нем карандашами. Аделя взяла желтый карандаш и пририсовала на его рисунке солнце.

— Я не люблю быть самому, — в конце концов буркнул малыш.

— А что это означает, что ты сам?

— Я должен быть в своей комнате, и мама, и я не могу выходить. Это когда меня наказали.