Ярость

Но он понимал, почему Фальк воспользовался множественным числом первого лица. Почему, при всей своей заученной негибкости молодой асессор не был устойчив к тому адреналиновому удару, который сопровождает захват преступника. Почему он желал быть частицей этого триумфа. Если сравнить практическую юстицию с искусством, то полицейские играли роли рок-звезд, а прокуроры — литераторов. Мусора выходили на сцену, и если номер удавался, возбужденная публика носила их на руках. Незамедлительный отзыв, чуть ли не сексуальное исполнение, чуть ли не наркотический кайф. Прокурор же горбился над доказательным разбирательством месяцами, а то и годами, и когда, в конце концов, получал свою большую награду в форме осуждения преступника, дело в его памяти уже потихоньку затиралось. Нет, что ни говори, дело это было приятное, но от рок-н-ролла в нем было мало чего.

Шацкий и сам завидовал полицейским в отношении этой порции адреналина. И неоднократно слышал упрек, что в ходе следствия ведет себя, скорее, как расследователь, а не как прокурор, что слишком уж он лезет на первый план. Но от Фалька его отличало то, что он никогда не применял множественное число первого лица.

Глядя сквозь полупрозрачное зеркало на сидевшего в комнате для допросов мужчину, он подумал, что триумфом по меркам голливудского кино это никак не было. Мужик попросту вернулся в собственный дом на улице Рувней, еще с четверга находившегося под наблюдением. В полицейскую машину он сел, вроде как, без сомнений, не проявляя ни удивления, ни страха, ни даже раздражительности, столь свойственной для домашних палачей.

В ходе задержания он не произнес ни единого слова. И ничто не говорило о том, чтобы это состояние как-то изменилось.

— Должен ли я понимать, что вы пользуетесь своим правом отказа от дачи показаний? — в очередной раз спросил Фальк. К удовлетворению Шацкого, несмотря на странный оборот дела, голос асессора не выдавал каких-либо эмоций.

Мужчина даже не шевельнулся, глядя прямо перед собой недвижным взглядом.

— Прошу позволить себе еще раз пояснить вашу ситуацию. Вам предъявлено обвинение в попытке убийства вашей супруги. И это обвинение в любой момент может быть заменено на обвинение в убийстве, поскольку ваша жена находится в очень тяжелом состоянии. В настоящее время вы задержаны, а в суд направлено заключение о временном аресте. Вы это понимаете?

Ноль реакции.

Фальк произнес вслух имя и фамилию мужчины.

— Кивнув головой, подтвердите, что это вы.

Ноль реакции.

Фальк выпрямился, поправил манжеты сорочки. Он глядел на подозреваемого и ждал. Стандартная тактика, не нужно проходить тренингов ФБР, чтобы знать: мало кто способен вынести продолжающееся молчание.

Под конец говорить начинает каждый.

Только сидящий напротив Фалька мужчина, казалось, плевать хотел на всяческие методы допросов, в том числе и под маркой ФБР. Он просто сидел и не двигался. Как и все домашние мучители, выглядел он на все сто процентов нормальным. Никакой демонической усмешечки Джека Николсона, никаких взглядов искоса жулика из пригорода, внешности наемного убийцы, шрама поперек лица, фиксы, даже брови у него не были кустистыми. Самый обычный мужик, который после пяти вечера выходит из конторы, положив галстук в папку, садится в собственную шкоду, по дороге на станции покупает себе хот-дог. Если бы среднестатистичность желала бы себя рекламировать, этого типа следовало бы взять на работу, чтобы выступать на бигбордах.

— Да хватит уже с ним цацкаться, — произнес один из стоявших рядом с Шацким полицейских. — Прижать надо.

Шацкий повел глазами. У него была аллергия на мусорской тестостерон, еще немного, и он расчихается.

— Прокурор, ведущий надзор за производством, допрашивает подозреваемого, — бесстрастно произнес Шацкий, когда полицейский уже собирался открыть дверь. — Только попробуйте ему помешать, и у вас будут огромные неприятности.

Температура в помещении снизилась на полтора десятка градусов. Шацкий почти пошатнулся, физически ощутив сконцентрированную ненависть, которой одарил его полицейский. Одарил, но пальцы с дверной ручки убрал.

— Как правило, я стараюсь не использовать подобного рода аргументов, — сказал Фальк таким тоном, словно это был его миллионный допрос, — но прошу представить, что вы едете на автомобиле, понемножечку ускоряясь, вы глядите, как стрелка спидометра перемещается по часовой стрелке. Видите? А теперь прошу себе представить, что на циферблате не километры, а годы. От восьми и до бесконечности. С каждой секундой молчания, вы сильнее жмете на газ. Восемь лет, двенадцать, пятнадцать, двадцать пять. Как раз сейчас вы доходите до пожизненного. Можете не признаваться, вы не обязаны с нами сотрудничать — все это понятно и законно. Но то, что вы строите из себя дурака, вредит вам гораздо больше, чем вам это кажется.

Ноль реакции. Мужчина даже не вздохнул.

— Я дам вам пару минут, чтобы обдумать это, и сразу же вернусь.

В тот же самый момент Шацкий вышел в коридор. Он понял, что Фальк желает поговорить с ним один на один.