Ярость (ЛП)

Сейчас поедет машиной, музычку послушает, потом купит на бензозаправке шоколадный батончик. После того посидит с другим народом в конторе, постучит по клавиатуре, ответит на пару десятков очень важных электронных писем, выйдет на ланч. Вернется, немножко пофлиртует, обменяется шутками на собрании. Позвонит домой, что вернется на часик позже, потому что сегодня «еще нужно ознакомиться с проектом» — голосом болящим, усталый, чтобы сразу стал ясен масштаб отречений и пожертвований.

Она же в это время пойдет за покупками, сварит обед, поставит две стирки, уберет пару какашек, раз пятнадцать прижмет и пожалеет, один раз приклеит пластырь, раз пять вытащит из мест, в которых нельзя ходить, три раза помоет пол и стол после еды, все время на ногах, слегка запыхавшаяся, с липким от пота лбом, под аккомпанемент воплей малого, который вечно будет желать чего-то не того, что как раз делает. Если повезет, то он уснет дома, и тогда ей удастся съесть какой-нибудь бутербродик, второй рукой помешивая супчик. Но, как правило, засыпал он только на прогулке. Он, закутанный в одеяльце, закрытый от дождя и ветра, розовенький и похрапывающий. Она — толкающая коляску, озябшая, запыхавшаяся, мокрая от дождя, потому что на грунтовой дороге невозможно одновременно вести коляску и держать над собой зонтик.

Женщина глядела, как муж ест приготовленные ею тосты, с печальным взглядом человека, жертвующего всего себя ради семьи, и думала, что если бы ему пришлось пахать по-настоящему, как ей, то уже через несколько недель искал бы санаторий, где мог бы прийти в себя.

Супруг поел, потянулся, встал, оставляя на столе крошки, пятно от кофе и посуду. Она, не говоря ни слова, все убрала, встала со своей чашкой кофе у окна и мысленно выпихивала его из дома. Имеется шанс, что если муж не задержится, а малой еще чуточку поспит, у нее будет с четверть часика для себя. Целые четверть часа! Ей нужны эти пятнадцать минут, чтобы собрать мысли, обдумать, как все разыграть, как выбрать наилучший момент для того, чтобы он ничего сделать не мог.

В прихожей зашумело надеваемое на костюм шерстяное пальто, затем вжикнули молнии кожаных штиблет, стукнул снятый с полки и прислоненный к стене зонтик.

Женщина закрыла глаза, сильно сжимая веки, ожидая металлического щелчка замка. Но вместо того услышала приближающиеся шаги. Про себя она выругалась многоэтажным, отборным матом. Даже ее отец был бы впечатлен.

Женщина стояла, опираясь о кухонную столешницу, лицом к окну, в оконном стекле он видел отражение ее лица и закрытые глаза. Мужчина улыбался. Он понимал, что ей глупо было снова засыпать, возвращаться в нагретую постель, когда он постоянно крутился по дому, готовился выйти в эту ноябрьскую мерзость, натягивая пальто, словно неудобные доспехи, специальный комбинезон, который должен был бы защитить его от варминьской погоды.

Ему не хотелось выходить. Сам он предпочел бы остаться, наслаждаться ленивым теплом, пить кофе в кухне, чувствовать запах готовящегося обеда, глядеть на играющегося на ковре сына, прерывающего раскладывание кубиков лишь затем, чтобы улыбнуться папе и маме. Мужчина почувствовал разливающееся внутри тепло, эта сцена была ну просто нереальной. За окном серый ад, а здесь — рай. Неяркий свет, запах слегка пригоревших тостов, милый цвет кухонной буковой мебели, его жена в спортивной блузе с капюшоном, с прикрытыми глазами, добрая и спокойная, словно богиня домашнегно очага в своем сонном пока что еще королевстве, черпающая силы из гармонии мира.

Мужчина деликатно обнял ее, сунул лицо в разлохмаченные волосы.

Женщина вздохнула.

И мужчина понял, что именно эта гармония, вот что никогда ему не надоест. Что он может иметь ее больше, как можно больше, сколько можно будет. Что семья — это наркотик, дозы которого никогда не превысить. И он был настолько уверен в этом решении, что вновь его переполнил радость и сила.

Он взял руку жены в свою руку.

— Знаешь, какая добрая весть имеется? — мягко спросил мужчина.

Та отрицательно тряхнула головой, не открывая глаз. Мужчина поглощал ее тепло и запах, он подумал о сырой весенней земле, о набухшем, готовом расцвести бутоне.

— У нас будет большая семья. Над нами будут смеяться, что мы завели детский сад, а мы сами будем смеяться над ними и будем очень счастливы. Хочешь такого?

Женщина повернулась к нему. Глаза ее были широко раскрыты, только муж не видел в них домашней богини, готовности плодородной земли. Он увидел издевку и решительность.

— Очень хочу, — прошептала женщина. — Очень хочу тебе кое-что сказать. Сейчас, здесь, немедленно.

2