Глава 4
Серхат с чувством читает популярные среди молодежи рубаи, одновременно скобля голову отточенным до бритвенной остроты кинжалом. Подбородок уже выскоблен до синевы, вот и взялся теперь за макушку…
— Осторожнее со словами, брат: ты же знаешь, ени чиры под страхом казни не пьют вино в походе.
— Э, баш каракуллукчу! Пусть радуются, что я после сегодняшнего и вовсе не напился! Ох, дорого нам встала смерть командира склабинов…
— Кого?
— Вражеского командира, кого еще? Ты же сам его срубил…
— Да нет! Как ты их назвал?
— Склабинов-то? А разве ты не знал, баши?! Эйя сакалаби, или склабины. Когда-то и лехи, и руги, и рогорцы были единым народом, довольно известным на Востоке. Более того, в Халифате специально покупали мальчиков-склабинов и растили из них воинов для тяжелой пехоты. Помнишь уроки истории, командир? Легкие всадники пченги из зависимых кочевых племен начинали бой в первой линии, ее называли «утро псового лая». Затем следовала вторая линия, состоящая из конного ополчения наибов и их слуг — наподобие наших сипахов.
— Помню. «День помощи».
— Вот! А в третьей линии маршировала тяжелая пехота с огромными, штурмовыми щитами и длинными копьями — «вечер потрясений». Так вот ее предпочитали формировать из мальчиков-склабинов. А сегодня их потомки нам как раз и врезали… Да…
— Выходит, они были как ени чиры?
— Выходит, так.
На пару мгновений повисла тягостная тишина. Ее прервало рассерженное шипение — Серхат порезался и отбросил в сторону кривой кинжал.
— А все ж таки, Алпаслан, ты молодец! Такого воина лично обезглавил! Жаль только, склабины отбили тело…
Да они не просто тело отбили. Они нас всех едва не перебили — из боя вышло менее трех десятков моих серденгетчи. После гибели командира часть панцирных всадников буквально взбесилась — дрались столь остервенело, будто презрели смерть.
Раздраженно поморщившись, коснулся виска — его пробороздила глубокая царапина. А ведь если бы не крепкий маленький шлем под дюльбендем[14]
, который тем не менее прорубили… Да, ударили всадники страшно. Если бы не поспевшие к нам братья-стрелки, еще неизвестно, болтали бы мы с Серхатом сейчас или остались бы там, на поле перед воротами…Но так или иначе склабины (вот ведь забыл!) отбили тело вождя и сумели отступить в крепость. Не все, конечно, но около сотни всадников и полторы пехоты точно спаслись. А пыл азепов и серденгетчи, пытающихся на плечах отступающих ворваться в укрепление, остудил плотный залп со стен — откуда-то подоспели стрелки склабинов. Впрочем, разве непонятно откуда? С южной стены, где они с большой кровью для штурмующих также отбились… М-да…
Еще раз взглянув на насвистывающего рубаи и бреющего макушку Серхата, я с болью в сердце вспомнил лица павших сегодня воинов, лица Бейбарса, Алпа, Арыкана… Десятника мечников нанизал на палаш убитый мной полководец, а командиры стрелков и хумбараджи пали под клинками панцирной конницы…
От тяжелых воспоминаний меня отвлекли осторожные шаги, раздавшиеся слева. Рука тут же легла на рукоять ятагана, хотя чего можно бояться в сердце огромного лагеря султанской армии?! Разве что склабинов настолько озлила смерть их командира, что они решились достать меня прямо здесь?! Да нет, это глупость!
Между тем в свете костра показался источник насторожившего меня шума — высокий вестовой, одетый, однако, чересчур пышно для обычного бойца. Чауш.
— Господин Алпаслан, — учтивый поклон и легкая улыбка, — вас приглашает к себе стамбу агасы.