Ярость обреченных

Головная боль, вызванная постоянным недосыпанием и тяжелыми мыслями о происходящем в стране, а также сильнейшим страхом за семью, стала моей постоянной спутницей. Я уже практически не обращаю на нее внимания, разве что когда от боли особенно сильно сжимает виски и затылок — вот как сейчас…

— Ну что, великий князь, плохо наше дело!

Не перестаю удивляться Эдрику — ему все как с гуся вода! Свеж, подтянут, смотрит спокойно, говорит уверенно, словно не заурцы нас прижали, а мы заурцев. Непробиваемый!

— Не вижу поводов для веселья.

— Ну как же, мой дорогой, разве тебя не прельщает скорая надежда отмучиться на веки вечные?! И никаких тебе забот, никаких проблем…

Криво усмехнувшись черному юмору герцога, пытаюсь пошутить в ответ:

— А я бы еще помучился. Может, полегче станет и без ухода в иной мир?

Настала очередь Бергарского невесело усмехаться:

— Может быть, может быть… Например, если поклянемся в верности султану Селиму и дружно вступим в ени чиры… Ну а если говорить серьезно, то до Львиных Врат мы не дойдем. Нас перехватят как минимум за три дневных перехода.

— И что ты предлагаешь?

Эдрик внимательно смотрит мне в глаза:

— А ничего. Я не вижу решения в сложившейся ситуации. Это отступая от Барса, мы могли блокировать тракт словно пробка, используя рельеф местности ближе к Лецеку. Здесь же кругом пахотные поля… Да мы уже окружены их всадниками! Можно, конечно, выбрать место для последней битвы, встать лагерем на каком-нибудь холме и попытаться продать свои жизни подороже… Так ведь эти твари даже на штурм не пойдут, обложат батареями и валами и будут неторопливо расстреливать, пока сами на вылазку не двинемся — от отчаяния… Или пока не загнемся от голода — наверняка ведь знают, какая у нас ситуация с провиантом. Прорываться лишь конными я даже не предлагаю — во-первых, ты не бросишь своих людей, а во-вторых, ничего не получится: у заурцев порядка семи тысяч легких всадников и пять тысяч сипахов. И это против одной нашей! Мяукнуть не успеем — обложат всей массой и изрубят, как хоругвь пана Болеслава. — И вновь очень внимательный, проникновенный взгляд герцога, глаза в глаза. — Еще раз повторю: военного решения проблемы я не вижу. Не прорвемся мы, и все тут. Возможно, действительно стоит призадуматься о сдаче…

— Не смеши меня, Эдрик. Жизнь не стоит вечного бесчестья!.. А вот ответь мне на вопрос: где Якуб? Наложил в штаны от страха или все никак не может подняться с королевы?! Договаривается с сеймом?! Да гори оно все огнем!!! Для чего было принимать вассальную присягу, если сюзерен банально плюет на общую угрозу! Нет, не подумай плохого — но лучше уж ты был бы королем, тебя я хотя бы уважаю.

Глаза Бергарского странно блеснули, и в шатре повисла короткая пауза. Ее прервал герцог, с улыбкой склонив голову:

— Что касается сдачи — по крайней мере, ее стоило предложить. Как вариант. Впрочем, я и сам совершенно не уверен в этом выборе… Что касается помощи от короля — таковы реалии Республики, войско быстро не соберешь. И в нашей ситуации это означает одно — смерть.

Хм, если быть честным, я достаточно насмотрелся в лицо костлявой, и, возможно, мой последний час действительно настал…

Тупая боль вновь сковала виски, заставив склониться над разложенной на топчане картой. Погрустневший герцог продолжает предаваться наигранной браваде, а у меня вдруг забрезжила мысль…

— Но ведь заурцы стянули к нам не всю конницу? И не все же двенадцать тысяч неотступно преследуют нас?

— Ты серьезно?! — Эдрик отрицательно покачал головой. — Я же говорю, не пробьемся. Нагонят, обложат…

— Но ведь сейчас внезапным ударом мы можем прорвать кольцо окружения? Например, вечером, перед сном, когда заурцы потеряют бдительность?

— Ну допустим, — раздраженно машет рукой Бергарский. — Допустим. И что дальше?

— Взгляни на карту! Мы практически добрались до перекрестья дорог — новой, ведущей из Лецека, и полузаброшенной из графства Лагран. Прорыв конницы возможен — и заурцы, зевнув, бросятся догонять именно кавалерию, посчитав, что пехота так или иначе никуда не денется. Но наша кавалерия пойдет не по прямой, к горам, а сделает крюк, вроде как сбилась. — Показываю место на карте. — Мамлеки ведь ничего не заподозрят в азарте погони… А между тем пехота пройдет по старой дороге и встанет здесь. — Вновь указываю на карту. — За ночь кавалеристы сделают крюк и выйдут ровно к тому месту, где встанет пехота, увлекая за собой преследователей, а мы поставим вагенбург за лесом и будет ждать! Я знаю это место…

— Я тоже.

— Тем более! Кавалеристы выведут врага под картечь и залпы стрельцов, после чего мы ударим баталией, а всадники обратятся вспять и атакуют врага! Даже если проиграем, даже если мамлеки задавят нас числом, мы хотя бы дадим бой на своих условиях! И умрем не под диктовку врага, а действительно забрав как можно больше их жизней! Ну, как план, что скажешь?

Эдрик молчит, но ответ легко читается в его разом загоревшихся глазах.

Земля склабинов

Алгыз Чванар, баши акынджи.