Ярость обреченных

Сабли сшиблись с оглушительным лязгом, и Чванар с удивлением ощутил тупую боль в кисти — склабин, как оказалось, вооружен более тяжелым кылычем с широкой елманью, а потому и удар его был сильнее. Но, понимая, в чем преимущество легкого шамшира, Алгыз тут же обрушил на врага серию быстрых рубящих ударов, верхом его атаки стал стремительный, секущий наискось в горло — и склабин свалился с коня, заливая все вокруг кровью, фонтаном бьющей из разваленной глотки. Алгыз яростно взревел, наслаждаясь победой, и тут же захрипел, насквозь прошитый колющим ударом кылыча, направленного рукой очередного врага. Валясь под ноги верного Зураба, баши успел обернуться назад — и с тоской понял, что он единственный из сотни продвинулся так далеко и что все его воины уже показали спину, как когда-то презренные мятежники…

Последним, что видел и чувствовал Алгыз, было прикосновение к лицу мягких губ Зураба, дарящего прощальную ласку любимому хозяину. Верный конь встал ровно над поверженным всадником, закрывая его от копыт жеребцов врага, и, уходя на ту сторону, баши Чванар испытал острую благодарность к столь преданному и верному другу и кысмету, позволившему провести последние мгновения не в одиночестве.

Эдрик Бергарский, командующий объединенной армией.

Глядя на то, как смело и яростно врубился в ряды акынджи смешанный отряд всадников, ведомый старым бароном Руга, как пикинеры-рогорцы под предводительством Аджея дружно ударили во фланг дрогнувшего врага, сметая все живое на своем пути, Эдрик вдруг почувствовал, что у него предательски щиплет в глазах. Это был их последний бой, последний подвиг в жизни — и Бергарский ощутил вдруг необыкновенную гордость, что сражается плечом к плечу с этими людьми. Что защищает с ними все срединные земли от единой опасности… Пусть даже об их последней битве никто не расскажет, они сумели дать ее на своих условиях, собирая обильную дань крови с возомнивших о себе невесть что заурцев! И это достойный повод гордиться собой!

Стрельцы ведут огонь как одержимые, давая в минуту не один-два, а целых три залпа! Не отстают от них и пушкари, остервенело заряжая орудия и посылая в гущу врага все новые бомбические ядра… Всего тысяча стражей и шляхтичей в безжалостной рубке теснят многочисленного противника с головы колонны, пикинеры остервенело колют с фланга… И вдруг заурцы дрогнули! Это невероятно, это против всех законов логики — но первые ряды акынджи дрогнули, сминая и смешивая ряды следующих позади воинов! А всадники Рогоры и Республики в едином порыве ударили сзади, беспощадно рубя показавшего спину врага… И колонна акынджи, зажатая с одной стороны их холмом, а с другой — густыми посадками, подалась назад, все быстрее и быстрее, сминая, топча в своих рядах смельчаков, желающих лицом к лицу сойтись с врагом. А в спину их рубят всадники барона Руга, посылают ядра пушкари Бергарского…

Для герцога все происходящее стало большой неожиданностью, в первые мгновения он просто растерялся: ведь семь тысяч всадников есть семь тысяч всадников — он даже представить себе не мог, что их удастся обратить в бегство, разбить! Гетман юга на полном серьезе ожидал, что утро этого дня станет последним в его жизни, что он умрет в окружении стрельцов и верных лехов-пешцев. Что их сотни станут последним рубежом, сдерживающим натиск врага…

А тут вдруг — победа! Да какая! В жизни Бергарского было много славных дел, одна Бороцкая битва чего стоит — но почему-то именно этот миг пересилил все пережитое прежде. Может, именно потому, что он впервые защищал свою землю от настоящего врага, а не убивал собратьев в междоусобных войнах?

Может быть…

В этот торжественный миг, пьянящей миг осознания победы, никто не смотрел на знаменитого героя Лангазской войны и покорителя Рогоры, а теперь уже и победителя заурцев. А если бы посмотрел, то увидел, что серые, уже начавшие выцветать глаза герцога полны слез, что они уже бегут по его щекам. Но никто этого не видел — и сам Эдрик Бергарский не замечал их, все еще боясь поверить в свершившиеся.

Беркер-ага, стамбу агасы.

И вновь в шатре сераскира повисла напряженная, изматывающая тишина. Поражение, нанесенное склабинами, это очередная пощечина — да что там, полновесная оплеуха! — престижу заурской военной мощи и лично Нури-паше! Но винить ему некого — предводитель всадников, мужественный Девлет-бей, предпочел позору достойную смерть в бою. Когда воины его побежали, он бросился в самую гущу рогорцев, где обрел смерть от вражеских клинков.

Впрочем, это лишь красивая версия гибели полководца, на самом деле затоптанного конями собственных всадников, обезумевших от ужаса и даже не заметивших, что смяли и затоптали пытавшегося остановить их предводителя.

— Потери? — Нури-паша старается сохранить спокойствие, что дается ему не очень хорошо. Впрочем, сераскир честно старается сдержать бурлящие в его душе эмоции.