Ясновидец Пятаков

Пока я ел, шеф говорил по телефону с разными людьми. Потом он скомандовал, и мы вышли в зимний рассвет. Сели в его только что отремонтированный джип. Гаврик со скрипом зубовным полулёжа устроился на заднем сиденье. Тронулись. Посыпал мелкий снег.

В суете похорон я уже привычно удивлялся разным обстоятельствам. Вот, например: у шефа всё действительно было схвачено. Без лишних разговоров мы забрали из морга простой тёмно-красный гроб с покойником, похожим на обшарпанный манекен в потрёпанном пегом парике, в синем спортивном костюме с двумя белыми полосками и буквой «Д» на груди. Тут же подкатил простой катафалк с четырьмя грузчиками-гробокопателями, одетыми в «горку», и Чингисхан отправил меня ехать с ними, поскольку должен был подхватить на моё место священника, знакомого Гаврика.

Гроб поставили в катафалк, похоронная команда убрала свои инструменты под скамейки и молча уселась на них с лицами, поначалу показавшимися мне похожими на убранные лопаты и ломы. Однако после того, как микроавтобус закачало на короткой и жёсткой волне пригородного шоссе, голова усопшего заметалась по подушке так, словно он сейчас воскреснет, лязгнет зубами и затянет «Пятнадцать человек на сундук мертвеца», а потом потребует рому. Я подумал, зачем же мы не накрыли гроб крышкой, и поглядел на попутчиков. Теперь их лица стали человеческими и осветились добрым мягким интересом: как я отреагирую и что предприму. Благодаря красивой форме и тому, что все четверо были усатыми, а один даже с бородкой, они напомнили мне героев Дюма.

Сев ближе к изголовью, я снял перчатку и положил ладонь на лоб покойному, остановив болтание головы, холодной и твёрдой, как камень. Волосы же, наоборот, быстро нагрелись от тепла руки. Мне показалось, гробокопатели переглянулись с выражением: «Ну, допустим…» Я держал Андрюхину голову всю дорогу до кладбища и, когда мы прибыли на место, ужасно захотел узнать, ответят ли они мне воодушевлённо хором: «И все за одного!», – если я провозглашу: «Один за всех!»? Удержался, не провозгласил.

Ещё меня удивило поведение снега и дыма от кадила священника. Снег шёл не переставая, лёгкий, мелкий, зато частый. Он быстро засыпал свежую землю, корни и камни вокруг могилы, но в са-му могилу как будто бы не попадал, а, наоборот, вылетал из неё кверху. Молодой, чуть постарше меня священник был в очках и пальто поверх облачения. Пальто он отважно снял возле могилы, читал и пел, звеня кадилом, и служил, на мой дилетантский взгляд, весьма усердно. По крайней мере, не запинался и текст не забывал. Окуривал всё вокруг. Терпкий дым, вопреки законам физики, не поднимался вверх, а стекал волнами из ступки в яму и словно выталкивал из неё снежинки. Они кружились так же, как их падающие вниз сёстры, но летели им навстречу и даже вроде бы расталкивали их по сторонам. Некоторые взлетали довольно высоко, метра на три-четыре, я специально наблюдал.

Я так напряжённо вглядывался в пространство над могилой, что у меня слегка закружилась голова. Мне пришлось проморгаться и закрыть ненадолго глаза, чтобы дать им отдохнуть. Но и сквозь веки я созерцал борьбу дыма со снегом. В темноте мне чудились сполохи, дым густел и выстраивал башни и крепостные стены, а снежинки слипались в ледяные ядра и сотрясали укрепления… Спустя минуту я осторожно оглянулся на присутствующих чтобы понять, видят ли они эту нестыковку, это противоречие мироустройству, или я один такой зоркий.

Чингисхан неподвижно стоял с задумчиво-торжественным выражением на лице и держал в кулаке свою норковую шапку. Глаза его смотрели будто бы внутрь себя. Уловить настроение Гаврика не представлялось возможным из-за синяка, вмятой скулы и не соответствующей поводу усмешки. Он опустил голову и тоже был сначала недвижим. Отец Николай крестообразно посы?пал песком из конверта светлый холст, которым накрыли покойника, а конверт сунул в карман. Он, казалось, был так поглощён своим делом, что ничего вокруг не замечал. Снег шёл из ямы вверх, пока её не закидали комьями замерзшей земли с изрядной долей льда и песка.

Под конец все трое по очереди меня ошеломили. И шеф, и Гаврик, и священник. Когда гробокопатели закончили работу и ушли к машине, отец Николай, которого я про себя назвал Папой Колей, вдруг сказал нормальным человеческим голосом неожиданные слова:

– Друзья, водку пить на поминках вы, я вижу, не станете, а вот от киселя с пирогом хуже не будет. Может, даже нужно так. Как бы сказать, закончить нашу службу. Ведь любая трапеза, особенно последняя, продолжает Тайную Вечерю. Мы же не знаем, кто и что там встретит нашего Андрея новопреставленного, но верим – провожая его радостно, с молитовкой, облегчаем ему, как бы сказать, переход через…

– Мне ведь, отче, сон приснился ночью! – неожиданно перебил его Гаврик. – Что мы летим с Андреем на воздушном шаре, а ветер тёплый, и солнце вокруг. Внизу горы снежные, между ними обрыв, а над обрывом – белый камень. Сверху звёзды в синем небе видны. И Андрей такой весёлый, глядит по сторонам и улыбается!

Он помолчал немного и добавил спокойно и твёрдо, будто постановил: