Этот вид монтажа достаточно разнообразен по своим техникам и воздействию на зрителя. Сложностью его применения является необходимость зрительского анализа, а каждый зритель может прочитать одну и ту же монтажную фразу немного по-разному – опять же в отличие от эффекта Кулешова, который апеллирует к конкретным и всем знакомым эмоциональным откликам человека. Одним из главных теоретиков и практиков сложных монтажных построений являлся Сергей Эйзенштейн, который в своих немых фильмах последовательно усложнял монтажный язык, надеясь, что постепенно он сможет вырастить новое поколение зрителей, способных считывать интеллектуальный монтаж. В революционной эпопее Эйзенштейна «Октябрь» (1927) есть примечательная сцена, когда Александр Керенский входит в Зимний дворец, чтобы начать управлять страной от лица Временного правительства. Он поднимается по парадной лестнице, потом еще раз с другого ракурса, потом еще и еще. Периодически мы видим титры: «Главковерх», «Премьер-министр» и т. п. Десяток кадров уходит у Эйзенштейна на демонстрацию подъема Керенского, но мы так и не видим его вступающим на верхнюю площадку. В этот момент зритель может воскликнуть: «Стоп! Я же знаю эту лестницу, это лестница Эрмитажа, я по ней поднимался, и у меня ушло гораздо меньше времени, чем у Керенского. В чем тут дело?» В это же мгновение у зрителя в голове должен зазвонить маленький серебряный колокольчик, который напоминает, что мы вступаем на территорию интеллектуального монтажа, где непосредственной задачей зрителя и является дешифровка авторской монтажной фразы. По замыслу Эйзенштейна подобный повтор кадров должен передать аудитории идею топтания Керенского на месте: он вешает на себя разные звания, но это не позволяет ему сделать качественный скачок, закрепиться у власти. Именно поэтому Эйзенштейн и не показывает долгожданный кульминационный кадр: нога Керенского на верхней площадке. Режиссер никак не может выразить свою мысль словами – «Октябрь» немой фильм; он не может это сделать с помощью титров, так как разъяснять смысл текстом для режиссера такого уровня – ниже собственного достоинства. Поэтому Эйзенштейн и придумывает такую оригинальную монтажную фразу, которая изящна по своей сути, но, к сожалению, требует зрительского вовлечения и зрительской работы, а поэтому не очень годится для массового кинематографа.
Эффект Кулешова позволяет режиссеру обходиться без актерской игры, создавая у зрителя в голове ощущение эмоций, которые испытывает актер, а интеллектуальный монтаж дает режиссерам возможность снимать собственные фильмы с авторскими высказываниями, даже не снимая ни кадра своего материала. В 1927 году в СССР выходит фильм режиссера Эсфирь Шуб
«Падение династии Романовых», в котором она определенным образом смонтировала огромный массив хроники, снятой в царской России, – 60 тысяч метров пленки. В итоговом произведении осталось лишь 1700 метров. В фильме встык с кадрами захудалой деревеньки идут кадры с губернатором Калуги, который любуется на своих лебедей в пруду. Это тоже форма интеллектуального монтажа, который заставляет зрителя сделать сравнительный анализ и осознать абсолютную неизбежность Октябрьской революции. При этом по отдельности ни один из кадров эту идею не несет. Условно говоря, фильм рождается из сценария, а вырастает на съемочной площадке и, конечно же, на монтажном столе, где перед режиссером разворачиваются колоссальные возможности по управлению зрительскими эмоциями и зрительской реакцией.Вместо заключения