Читаем Язык кино. Как понимать кино и получать удовольствие от просмотра полностью

Этот вид монтажа достаточно разнообразен по своим техникам и воздействию на зрителя. Сложностью его применения является необходимость зрительского анализа, а каждый зритель может прочитать одну и ту же монтажную фразу немного по-разному – опять же в отличие от эффекта Кулешова, который апеллирует к конкретным и всем знакомым эмоциональным откликам человека. Одним из главных теоретиков и практиков сложных монтажных построений являлся Сергей Эйзенштейн, который в своих немых фильмах последовательно усложнял монтажный язык, надеясь, что постепенно он сможет вырастить новое поколение зрителей, способных считывать интеллектуальный монтаж. В революционной эпопее Эйзенштейна «Октябрь» (1927) есть примечательная сцена, когда Александр Керенский входит в Зимний дворец, чтобы начать управлять страной от лица Временного правительства. Он поднимается по парадной лестнице, потом еще раз с другого ракурса, потом еще и еще. Периодически мы видим титры: «Главковерх», «Премьер-министр» и т. п. Десяток кадров уходит у Эйзенштейна на демонстрацию подъема Керенского, но мы так и не видим его вступающим на верхнюю площадку. В этот момент зритель может воскликнуть: «Стоп! Я же знаю эту лестницу, это лестница Эрмитажа, я по ней поднимался, и у меня ушло гораздо меньше времени, чем у Керенского. В чем тут дело?» В это же мгновение у зрителя в голове должен зазвонить маленький серебряный колокольчик, который напоминает, что мы вступаем на территорию интеллектуального монтажа, где непосредственной задачей зрителя и является дешифровка авторской монтажной фразы. По замыслу Эйзенштейна подобный повтор кадров должен передать аудитории идею топтания Керенского на месте: он вешает на себя разные звания, но это не позволяет ему сделать качественный скачок, закрепиться у власти. Именно поэтому Эйзенштейн и не показывает долгожданный кульминационный кадр: нога Керенского на верхней площадке. Режиссер никак не может выразить свою мысль словами – «Октябрь» немой фильм; он не может это сделать с помощью титров, так как разъяснять смысл текстом для режиссера такого уровня – ниже собственного достоинства. Поэтому Эйзенштейн и придумывает такую оригинальную монтажную фразу, которая изящна по своей сути, но, к сожалению, требует зрительского вовлечения и зрительской работы, а поэтому не очень годится для массового кинематографа.

Эффект Кулешова позволяет режиссеру обходиться без актерской игры, создавая у зрителя в голове ощущение эмоций, которые испытывает актер, а интеллектуальный монтаж дает режиссерам возможность снимать собственные фильмы с авторскими высказываниями, даже не снимая ни кадра своего материала. В 1927 году в СССР выходит фильм режиссера Эсфирь Шуб

«Падение династии Романовых», в котором она определенным образом смонтировала огромный массив хроники, снятой в царской России, – 60 тысяч метров пленки. В итоговом произведении осталось лишь 1700 метров. В фильме встык с кадрами захудалой деревеньки идут кадры с губернатором Калуги, который любуется на своих лебедей в пруду. Это тоже форма интеллектуального монтажа, который заставляет зрителя сделать сравнительный анализ и осознать абсолютную неизбежность Октябрьской революции. При этом по отдельности ни один из кадров эту идею не несет. Условно говоря, фильм рождается из сценария, а вырастает на съемочной площадке и, конечно же, на монтажном столе, где перед режиссером разворачиваются колоссальные возможности по управлению зрительскими эмоциями и зрительской реакцией.

Эсфирь Шуб

(16.03.1894–21.09.1959) – советский режиссер, сценарист, монтажер. Ученица Льва Кулешова, дружила с крупнейшими режиссерами своего времени: Сергеем Эйзенштейном и Дзигой Вертовым. Занималась правкой зарубежных фильмов перед выходом на советские экраны. Вместе с Эйзенштейном перемонтировала для советского проката шедевр Фрица Ланга «Доктор Мабузе», который в итоге вышел в прокате под названием «Позолоченная гниль». В 1927 г. на материале царской хроники выпустила свой дебютный фильм «Падение династии Романовых», положив начало отечественной монтажной документалистике. На основе старой хроники также были смонтированы фильмы «Великий путь» (1927) и «Россия Николая II и Лев Толстой» (1928).

Вместо заключения

Перейти на страницу:

Все книги серии Синхронизация. Включайтесь в культуру

Язык кино. Как понимать кино и получать удовольствие от просмотра
Язык кино. Как понимать кино и получать удовольствие от просмотра

Даже самые заядлые киноманы чаще всего смотрят кино в широком значении слова – оценивают историю, следят за персонажами, наслаждаются общей красотой изображения. Мы не задумываемся о киноязыке, как мы не задумываемся о грамматике, читая романы Достоевского. Но эта книга покажет вам другой способ знакомства с фильмом – его глубоким «чтением», в процессе которого мы не только знакомимся с сюжетом, но и осознанно считываем множество авторских решений в самых разных областях киноязыка.«Синхронизация» – образовательный проект, который доступно и интересно рассказывает о ярких явлениях, течениях, личностях в науке и культуре. Автор этой книги – Данила Кузнецов, режиссер, историк кино и лектор Синхронизации и РАНХиГС.

Данила Кузнецов

Искусствоведение / Кино / Прочее

Похожие книги

100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е
100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е

Есть ли смысл в понятии «современное искусство Петербурга»? Ведь и само современное искусство с каждым десятилетием сдается в музей, и место его действия не бывает неизменным. Между тем петербургский текст растет не одно столетие, а следовательно, город является месторождением мысли в событиях искусства. Ось книги Екатерины Андреевой прочерчена через те события искусства, которые взаимосвязаны задачей разведки и транспортировки в будущее образов, страхующих жизнь от энтропии. Она проходит через пласты авангарда 1910‐х, нонконформизма 1940–1980‐х, искусства новой реальности 1990–2010‐х, пересекая личные истории Михаила Матюшина, Александра Арефьева, Евгения Михнова, Константина Симуна, Тимура Новикова, других художников-мыслителей, которые преображают жизнь в непрестанном «оформлении себя», в пересоздании космоса. Сюжет этой книги, составленной из статей 1990–2010‐х годов, – это взаимодействие петербургских топоса и логоса в турбулентной истории Новейшего времени. Екатерина Андреева – кандидат искусствоведения, доктор философских наук, историк искусства и куратор, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Государственного Русского музея.

Екатерина Алексеевна Андреева

Искусствоведение
Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение