Язык милосердия. Воспоминания медсестры

…И каждая морская волна, дробясь о скалу, считала, что она гибнет ради добра морских вод, ей не приходило бы в голову, что ее подняла сила ветра, так же как сила ветра подняла тысячи волн, бывших до нее, и поднимет тысячи тех, что будут после.

Василий Гроссман. Жизнь и судьба

Рак, подобно беременности, остается невидимым, пока его не найдут у вас или кого-то из ваших близких, и вот тогда вы начинаете видеть его повсюду. Замечаете женщину с платком на голове на беговой дорожке в тренажерном зале, которая почему-то идет, а не бежит. Видите пустующее место в классе, где учится ваш ребенок, и наблюдаете, как в слезах перешептываются учителя. Рак висит в воздухе, словно пыльца по весне. Все мы вдыхаем этот воздух, но лишь от ветра зависит, где осядет эта пыльца. И несмотря на все наши старания, рак пока что выигрывает. Его найдут у половины из нас. Каждые две минуты в Великобритании кому-то ставят этот диагноз. А его последствия ощутим на себе мы все.

В онкологических отделениях всегда много пациентов. Как и в амбулаторных онкологических клиниках, дневных онкологических отделениях и корпусах химиотерапии. В амбулаторных онкологических клиниках, где пациенты иногда ожидают постановки первоначального диагноза, сидячих мест нет. Здесь можно увидеть очереди людей, опирающихся о стены, – болезненно худых, потных и мучающихся от боли. Целая комната людей – каждый ждет своей очереди на прием к онкологу, который огласит диагноз и план лечения, и молится: «Пусть окажется, что терапевт ошибся – как и рентгенолог, который целую вечность изучал результаты томографии, не глядя мне в глаза, и все твердил, что снимок его немного беспокоит, пусть окажется, что мое собственное шестое чувство меня обмануло». Комната полна людей, чья жизнь вот-вот изменится навсегда. В этой комнате нет пола, а пациенты словно парят в пустоте и вот-вот низвергнутся в бездну. Они сжимают в руках талончики с номером очереди и ждут, когда же наконец цифра 73, словно застывшая на табло над сестринским постом, сменится и очередь дойдет до номера 98. В кулере нет воды, одноразовые стаканчики закончились, а рядом стоит вереница пустых пластиковых бутылок.

В дневном отделении всегда полно народу, и постоянно раздаются сигналы тревоги, сообщающие о пациентах, у которых после первого сеанса химиотерапии развился анафилактический шок. Это палата, где нет коек: вместо этого здесь стоят кресла с откидными спинками, а между ними, от пациента к пациенту, снуют медсестры и вводят им препараты химиотерапии через линию Хикмана (центральный венозный катетер), надевают холодные шапочки на женщин с раком груди, которые отчаянно пытаются спасти свои уже поредевшие волосы, и приносят кружки со льдом пациентам с ужасными болячками во рту, чтобы немного облегчить им тяжелый процесс лечения.

Медсестрам приходится быть чрезвычайно аккуратными при работе с цитотоксическими препаратами против рака. Первые разработки в сфере лечения онкологических заболеваний появились во время Второй мировой войны, когда было обнаружено, что азотистый иприт, использовавшийся американскими военными в качестве оружия, вызывает токсические изменения клеток костного мозга. Члены японского медицинского сообщества выяснили, что костный мозг жертв атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки был полностью уничтожен. Польско-американский еврей Сидни Фарбер, как и большинство евреев в то время, получил отказ при поступлении в медицинский университет в США. В итоге в середине 1920-х годов он получил медицинское образование в Германии, а вскоре вернулся в Америку, где продолжил обучение в Гарварде и женился на Норме Хольцман, писательнице, авторе детских книг и плодовитой поэтессе. Вскоре после окончания Второй мировой войны Фарбер обнаружил, что с помощью вещества под названием аминоптерин можно помочь детям с тяжелой формой лейкемии, так как этот препарат блокирует процесс репликации в клетке. Именно такой способ останавливать деление клеток привел к появлению современных препаратов для химиотерапии. Полагаю, и Фарбер, и его жена-поэтесса пытались докопаться до сути.