Язык текущего момента. Понятие правильности

Мы замечаем воздух, когда нам нечем дышать. Так и язык мы осознаём лишь при возникновении затруднений, по неуверенному знанию, забывчивости или натолкнувшись на действительный или кажущийся его недостаток. Вопрос «Ну, как это по-русски?» возникает, когда не находится подходящее слово (они лопухнулись – вроде нехорошо, а ошиблись, неверно поступили, не смогли – невыразительно), когда появляется двусмыслица (прекрасный портрет Неменского – это тот, где художника нарисовала его супруга, или тот, где он сам изобразил своего сына).

Люди обычно не требуют доказательств, удовлетворяются мнением авторитета, походя справляются у знакомых, обращаются к справочникам, словарям, учебникам, Интернету. Языковыми неясностями хитроумно завлекает реклама: прохожий, поражённый аршинными буквами хвастливого сообщения у станции метро «Парк культуры» в Москве: «Мы работаем на Льва Толстого», – с трудом разбирает мелкую строчку, которой зазывает к себе Yandex, чей офис находится поблизости, на улице Льва Толстого.

Своё мнение, когда оно всё же складывается, люди чаще оставляют при себе. И только те, кому нечего делать, изливают в заявлениях, обычно сердитых: почему это разбить значит создать (разбили новый сквер

) и уничтожить (разбили вазу), зачем браком называть скверную, испорченную продукцию и супружество – самое святое, что есть на свете? За что только лингвистам жалованье платят! Как объяснить, что лингвисты лишь изучают и регулируют данное свыше и сокровенно развиваемое народом?

Втуне остаются предлагаемые социумом решения, по большей части прихотливые и своевольные, без особых обоснований, без взвешенной оглядки на историю и будущее. Редко кто хотел бы изменить грамматику или произношение, но многие часто и с малообъяснимым жаром отстаивают те или иные ударения: только зна́мение, а не «беспардонно безграмотное» знаме́ние. Сторонники узаконения написания «ё» твёрдо стоят за белёсый (он же не белый

), манёвры (ну и пусть маневрировать), неохотно допуская обы́денный, совреме́нный с оговоркой, что устаревшие обыдённый, совремённый звучат всё-таки лучше.

Грешат субъективно-личностным неприятием и лингвисты. Многим, в том числе и автору, вопреки одобренной словарями практике, претит употребление глагола представлять / представить в значении «думать, воображать, считать, знать, верить; быть, являться» без сопроводителей себе, собою, из себя

. Ведь тогда слово представлять неотделимо от его значения «изображать, играть на театре»: «Не представляю, что такой человек – предатель»; «Он представил, как живут богачи в апартаментах»; «Ничего подобного не представляла: он же просто дурак»; «Она не представляла, как надо говорить в таком обществе»; «Он не представляет ничего интересного»; «Трудно представить

, какие были бы последствия, если бомба сработала бы раньше».

По легенде, Д.Н. Ушаков любил сказать, что у него к некоторым употреблениям «индивидуальная идиосинкразия, как к советской колбасе». Живущий за рубежом филолог М. Эпштейн, недовольный тем, что любовь (в отличие от украинских любити и миловати) приложима и к отчизне, и к женщине, хочет ввести в русский словарь новое слово любля. Удивительно охотно это тиражировали наши газеты, радуясь, видимо, тому, что Запад нам поможет и в плотской любви!

Субъективные оценки, противореча друг другу, да и последовательные культурно-психологические настроения общества ориентируются то на обновляющее новаторство, то, напротив, на консервирующий пуризм. Ни безоглядный поиск новшеств, ни безрассудная верность традиции не содействует объединяющей роли языка, а с нею и территориально-государственной целостности, духовности, стабильности экономики, науки, культуры. Утрата золотой середины мешает и нормализации языка в его собственных интересах, направленных на хранение его в системном и составном единстве. Нормальность жизни и языка требует согласия и спокойствия; неустроенность, разногласие идеалов, притязаний большинства и меньшинств ей противопоказаны.

Пуристы, ревнители прошлого остроумно высмеяны в басне Дж. Родари: «Я протестую, – вещал старый Словарь, – космонавты не существуют. Если бы они существовали, то слово “космонавт” нашло бы своё место на моих страницах». Неприемлема и другая крайность, которая потребовала бы исключить из словаря слова, обозначающие переставшее существовать: челобитная, помещик, крепостной или керосинка, примус. В своё время нашумевшая статья А. Вознесенского «Физики в почёте, лирики в загоне» обратила внимание публики и на иную важную проблему – на языковые настроения отдельных слоёв населения, связанные с профессией, социальным положением, возрастом, полом.