Ортологическое исследование вариантов, претендуя на перспективность (норма как идеал будущего), не должно усомниться в ретроспективности, обращённости норм в прошлое. Динамические концепции реализованной, воплощённой и реализуемой, потенциальной нормы, даже неопределённо-расширительные, становящиеся нормой неологизмы, индивидуальные, окказиональные, создаваемые к случаю, необходимы в процессе общения. Пусть при этом норма утрачивает регулирующую роль, перестаёт сообщать речи правильность и культурность.
Кодификация обязана считаться с тем, что по содержанию и целям различаются
Противоречивые культурно-психологические настроения общества, направленные то на поиск нового, то на традицию, мешают бесперебойно стабильной работе кодификаторов, а через них – и образованию, экономике, государственному устройству, политике. Крайности как пуризма, так и обновления не могут безнаказанно противоречить объединительной роли языка и даже отдельных его единиц. Правда, наука с её замкнутостью и собственной кодификацией ненорм, а также беллетристика с её выразительностью – изобразительностью, часто опирающейся на ненорму и даже на антинорму, под это утверждение не подпадают. Нормализация им ближе, чем кодификация.
Языковед-теоретик увлечён, как любой учёный, в первую очередь просто наблюдением за своим предметом, познанием исторических законов поведения и изменения языка, путей стихийного его развития. Анализируя ход нормализации, он может обосновать, почему смена ударения поразила
Деятельность кодификаторов, ревнителей традиционной правильности и чистоты выражения желательна, полезна, хотя часто неблагодарна и публикой не оценивается по достоинству. Однозначная норма, в частности акцентологическая, несомненно, дисциплинирует говорящих, как точка отсчёта содействует сиювременному порядку и порядочности. Однако сама по себе она совсем необязательно облегчает и украшает наше общение.
Внедрение результатов кодификации должно быть осмотрительным, неторопливым, деликатным. Оно не смеет своевольно спешить, устраняя вариативность, наказывать школьника, порицать чиновника за незнание запретов.
Кодификатор, как, заметим, и языковед, вопреки общему мнению, не всегда сам умелец в языке и знает, где истина. Он не всегда даже уверен в том, что предлагаемый им выбор есть идеальный образец для внедрения. Как и учителя-практика, его интересует то, что устойчиво, а не то, что различно и меняется. Они оба радостно послушают, что нормы противоречивы, привередливы, зависят от противостояния динамики языка и настроя людей. Но спросят: а как правильно сегодня?
Сомневаться в пользе работы кодификаторов, обвинять их в антиисторизме – дурной тон, особенно если они не слишком отдаются своему субъективизму, считаются с тем, чего хочет общество и с чем согласен язык. Порой кодификаторы вынуждены действовать своевольно, согласно с мнением властных структур, настроением общества и дидактико-учительскими установками. В целом утверждение лучшего проходит достаточно успешно и устойчиво, что и требуется для нормального стабильного функционирования единиц языка. Не только детям, но и, скажем, иностранцам, изучающим русский язык, закодированно установленную норму можно определить как то, чему следует учиться.
Если нормализация – извечный и неизбежный социально-языковой процесс, то кодификация – рычаг приведения в известность его хода, полномочный осведомитель публики об его итогах. Подобно нынешним фанатам-болельщикам кодификация в современных условиях приобретает силу вмешиваться в нормализационные игры, тормозя, ускоряя, поправляя их в духе социальных оценок данного момента, нежели языковых, системных. Она внедряет нормативность в коммуникативную жизнь и этим укрепляет этническую монолитность, государственно-национальное единство и, вероятно, черты глобальности.