Языковой вкус эпохи

Здесь к месту указать и на характер шрифтов, на модные начертательные новшества, отражающие, несомненно, воздействие компьютерной графики. По мере того как машина уподобляется человеку, человек (или, по крайней мере, его вкус) все более уподобляется машине. Сильным фактором выступают масс-медиа, особенно кино, телевидение и видео с их сложным взаимодействием речи и изображения, собственно языковых и иных приемов воздействия и передачи информации.

Одним из следствий компьютерного набора текста стала граничащая с неразберихой свобода переноса (вплоть до оставления на строке или переноса на другую одной буквы), что, конечно, весомо затрудняет беглое чтение: перманен-тный (Коммерсант, 1993, 12), материал о злоу-потреблениях (Изв., 31.3.93),

представительство в Ге-рмании… владеет десятью фи-рмами (Изв., 8.4.93), пре-длагали (Изв., 26.5.93), бан-дформирования… Вашин-гтон (Сегодня, 25.5.93), бюрок-ратия, ко-мпания, ко-рректива, разо-йдись

(в одном номере! НГ, 17.6.94).

В пунктуации наблюдается еще больший разнобой, нежели в орфографии.

Громадную роль в определении нынешнего орфографического вкуса следует приписать рекламе и в целом всем масс-медиа. Формируясь на рубеже лингвистических и графических, точнее – всех изохудожественных средств (вплоть до цвета и звука), они принципиально переплетают языковую и внеязыковую стороны, что и вызывает органическую потребность в новых типах письменного оформления текста. В случаях мотивированных нарушений рекомендаций «Свода…» победа поэтому часто оказывается на их стороне, и это, несомненно, следует учесть его составителям и совершенствователям.

Современную орфографическую ситуацию в целом можно охарактеризовать как «орфографическую рискованность», даже как «угрозу орфографической вседозволенности, анархии» (Русская словесность, 1995, 2, с. 85). Это, конечно же, есть следствие общественного вкуса в языковой коммуникативной сфере. И все это должна учесть комиссия, готовящая в Институте русского языка им. В. В. Виноградова проект нового «Свода правил орфографии и пунктуации».

Изложенные в этой главе наблюдения носят беглый и по необходимости (в силу неодинаковой исторической «крепости» разных ярусов языка) спорный характер. Автор, подбиравший увлеченно, хотя, может быть, не всегда разборчиво малейшие доказательства принятой им концепции влияния вкуса эпохи на языковую жизнь общества, рискнул все же говорить о намечающихся процессах на «непроницаемых» уровнях языка, ибо какие-то их признаки заметны, несомненно, даже на столь кратком временном отрезке.

8. Заключение

8.1. Развивая лейтмотив, заданный во Введении и неоднократно звучавший во всех главах, важно увязать языковой вкус и речевую моду как крайнее его проявление, в целом языковое чувство с нормой, уже прямо связанной с языковой системой.

При любом понимании соотношения языка и речи, ясно, что динамика первого определяется процессами речевой деятельности, хотя, разумеется, в системе языка откладывается далеко не все из происходящего в индивидуальной и даже общественной коммуникативной практике. Некое сито (может быть, это и есть важнейшая черта, «облагораживающая» функция литературного языка, «образованного стандарта»?) отсеивает изобретения моды да и многие издержки вкуса, вообще-то претендующего на фиксацию.

Языковая система лежит в основе речевой деятельности. Она детерминирует норму, языковое чутье, вкус и даже речевую моду, хотя эти категории во многом определяются также и экстралингвистически – социальными факторами, внеязыковой действительностью, даже сознательным научным воздействием, психологической установкой, воспитанием. В то же время эта система как первооснова, как сдерживающий и облагораживающий регулятор стихии общения в целом сама испытывает воздействие всех этих категорий в соответствии, так сказать, с влиятельностью, силой, существенностью каждой из них в из взаимосвязи.

Разумеется, взаимосвязь ее и их неравноценна в двух своих направлениях, но именно второе приводит к тому, что, как заметил, Евг. Замятин в статье «О языке», «каждой среде, эпохе, нации присущ свой строй языка, свой синтаксис, свой характер мышления, ход мыслей» (РР, 1993, 1, с. 26).

Категоричность этого мнения не должна смущать: язык способен принимать очень разные обличья, оставаясь самим собой. Этому служат его внутренние ресурсы, вариативность форм и особенно смыслов, но он остается длительное историческое время идентичным сам себе, несмотря на многие частные новшества и изменения на разных своих ярусах, прежде всего, в лексике, стилистике, синтаксисе. Такие изменения и новшества, вызываемые к жизни модой, диктуемые вкусом, если они поддержаны чутьем языка и кодифицированы нормой, запечатлеваются именно как элемент структуры языка – в исключительных случаях даже тогда, когда противоречат языковой системе, но не нарушают ее сущностных параметров.