Идеалист

– Нет-нет, ничего, Зой, - отозвался Алексей Иванович. – Что-то ногу задёргало. Наверное, опять магнитная буря навалилась.

– Наверное, - понимающе вздохнула Зоя. – Только все магнитные дни у меня отмечены. Вот, они, на календаре! И плохой для тебя день будет ещё через неделю. Нет, Алёша, не ноги мучают тебя. Что случилось, Алёша? Почему ты не говоришь мне, что случилось?..

Алексей Иванович сидел, сдавив ладонями голову, мысленно перебирал события последних дней, пытаясь выстроить их в логический ряд, понять, наконец, чем могут они завершится.

– Почему ты молчишь? Я слушаю, Алёша!

– Зой, только не волнуйся, прошу тебя! – сказал Алексей Иванович, чувствуя всю бессмысленность произнесённых слов, он видел, как с побледневшего лица Зои уже пронзительно смотрели её бездонно чёрные глаза.

– Зой, ну, не волнуйся! – повторил он, почти жалобно.- Может, всё это так, погремит и уйдёт…

Зоя ниже склонилась над шитьём, он слышал шуршание нитки, протаскиваемой сквозь ткань, ткань потрескивала от резких движений её руки.

– Я слушаю, - голос Зои приказывал говорить.

– В общем, Зой, ничего такого уж страшного. Та, моя, статья, - помнишь ты печатала?.. – о повороте Северных рек в Волгу. Кому-то там, вверху, очень и очень не понравилась. Ну, и …

– Что – «ну?»..

– Ну, как бывает, когда не оправдываются ожидания каких-то должностных лиц? У кого-то от этого проекта волосы шевелятся. А кому-то, лишь бы миллиарды прибрать под свою руку. Подумай, что случается, когда корысть остаётся с пустыми руками!..

– Подожди, Алёша. Что-то я не понимаю. Не ты же один, многие выступили против этой варварской стройки?!

– Всё так, Зой! Но статья получилась как бы завершающей в общей дискуссии. После неё Проект был исключён из Директив. Гром и молнии обрушились на меня. Звонил Юрочка. Рвёт и мечет. Предупредил, что лихо будет. Кто-то оттуда, сверху, уже едет, чтобы изгрызть меня в нашем же писательском муравейнике. А я вот думаю и не верю, что человеческая порядочность может уступить корысти. Это чиновник с солдатской готовностью исполняет указания, идущие сверху. Но думающего человека, одухотворённого мыслью о справедливости, можно ли заставить пойти против совести? Может ли такое быть, Зой?..

Зоя, прикусив губу зубками, молча, торопливо шила. Алексей Иванович так же молча смотрел, как двигались её руки, как будто они, её руки, всегда помогающие, ласкающие, утешающие, могли укрепить его в его надежде.

Тяжкий вздох он услышал, услышал и горестные в свой адрес слова:

– Эх, Алёшечка! Ты столько прожил! – а всё такой же неисправимый идеалист!.. – Нитка оборвалась от неверного движения её руки. Зоя долго мусолила кончик, долго, невидяще вдевала нитку в игольное ушко. Наконец, продела, завязала узелок. Спокойно, так спокойно, что сжалось у Алексея Ивановича сердце сказала:

– Я всё поняла. Что бы ни случилось, я с тобой. Я с тобой, Алёша!..

Руки её дрожали.

Из личных записей А.И. Полянина…

«Боль стучит в моё сердце. Идут часы, ночи, дни, а я не чувствую телесной своей сути. Будто я – не я. Во мне только боль, боль людей, которых никогда я не видел, но вдруг узнал. Боль человеческих бед, заполонивших всю огромность зримого мной мира. Боль мыслящего разума, боль стонущего сердца.

Страшны часы нравственной боли в безмолвии ночей.

Но сегодня во мне дневная боль. Раскрыта книга, не на нашем языке написанная, не у нас изданная. В книге японский дипломат Кацука, обстоятельно, по-восточному невозмутимо, рассказывает германскому послу Равенсбургу о последних минутах жизни Рихарда Зорге.

Уже не в первый раз откладываю книгу. Снова беру. Пальцы дрожат от неподъёмной тяжести белых бумажных листков. Хочу отодвинуть их, рука протестует. Раскрываю, начинаю переписывать. Слово за словом, строка за строкой.

«… День 7 ноября 1944 г. – продолжал Кацука, - в тюремной камере 133 начался как любой другой из 1088 дней его заключения, до тех пор, пока в двери не повернулся ключ надзирателя.