Идеальное несовершенство

– Я не лишену пола, и я не асексуальну, – сухо сказалу фоэбэ, ону смотрелу на Замойского не моргая. – Просто моя сексуальность совершенно трансцендентирует категории женского и мужского. Если ты можешь по желанию изменять цвет волос, лишиться их вовсе или заменить чем-то совершенно иным, и если ты пришел в мир со всеми этими потенциалами – то какой смысл в вопросе, блондин ты или брюнет? Точно так же ты не спрашиваешь о поле постсексуалистов.

И только теперь установилась по-настоящему неловкая тишина. Адам начал раздумывать, не лучше ли вернуться на пару минут ко Франтишеку, вместо того, чтобы —

– Стахс Джудас Макферсон извиняется, что тебе приходится ждать, стахс, – отозвалусь Георг. Тон давал понять, что Георг продолжает какой-то более ранний разговор. А может, именно так оно и было: ведь 99 % информации доходило к ому через плато-чувства, и там, на Плато, жилу ону по-настоящему. – И если уж есть у тебя минутка – на Поля «Гнозис» непрестанно плывут многочисленные приглашения для стахса Адама Замойского.

– Но я ведь никого не знаю. Разве что те, со свадьбы —

– Ох, но все знают тебя, стахс!

Замойский обменялся с фоэбэ многозначительными взглядами.

– Значит вот как. Обо мне говорят – есть у вас здесь телевидение?

– Фамилия твоя многократно звучала во время совещаний Лож, стахс.

– Что ж, я привык. Пережил Войны, переживу и вселенскую славу.

И снова взгляд нес несколько больше, чем слова. Фоэбэ, с руками, сложенными за спиной, с торсом поданным вперед, улыбалусь понимающе.

– Кто? – спросил Замойский.

– Стахс Джудас Макферсон представляет твоему вниманию многоуважаемого специалиста, что является старым другом клана и для кого ты, стахс, являешься предметом исследований. Ону посчиталу бы за честь, если бы —

– Специалист по чему? Когнитивист? Вы открыли ому записи моего сознания?

– Отнюдь нет!

– Джудас желает, чтобы я с еум встретился?

Георг пожал плечами:

– У тебя есть время, и если, стахс, тебе хватит вежливости…

– Я так понимаю, сейчас ты находишься в контакте с этим специалистом. Тоже фоэбэ?

– Да. Так что? Переадресовать?

Замойский отлепился от стены, выпрямился, осмотрел коридор – и ощерился в злой ухмылке.

– Жми.

Он снова ожидал дезориентации, или, как минимум, переориентации чувств. Два удара сердца он еще стоял в замковом коридоре, в напряженной неподвижности, с Георгом по левую руку —

– а с третьим уже шел по берегу голубого залива под огромным шаром солнца. Солнце висело над головой так низко, что казалось, можно добросить до него камнем.

Оно заслоняло две трети неба. Под глубокой кривизной солнца, мнилось, прогибалась и поверхность воды, мягкие волны шли по выгнутой линзе залива.

То, что Замойский вообще заметил кривизну… Он должен был пасть с выжженными глазами. Должен был сгореть в пепел и плазму.

Он рефлекторно скорчился и осмотрелся в поисках тени. Бежать! Так близко – пусть бы и малейший протуберанец… испарится море, сгорят пальмы, застекленеет белый песок.

Но воздух был влажен, чуть тепл, от воды поднимался прохладный бриз. Все вокруг находилось в поразительном противоречии с тем, что он видел – горящая звезда на расстоянии вытянутой руки, – и ему даже пришлось зажмуриться.

И теперь до него должен добраться еще и запах: моря, пота и растительного перегноя. Но ничего. Похоже, на него пожалели иллюзий комплементарных симуляций.

Вдали кто-то пел на незнакомом языке; ближе щебетали птицы.

– Стахс Замойский!

Она шла к нему от шеренги пляжных беседок, по дорожке, выложенной симметричными белыми камнями. Одной рукой отводила от лица выгоревшие волосы, вторую протягивала в приветствии. Была так сильно загоревшей – до глубокой черноты обжаренных кофейных зерен, – что лишь пожав ее ладонь, Адам понял, что женщина совершенно голая. Но ее стопроцентный загар, отсутствие волос на лобке и животная свобода движений – все это выводило незнакомку далеко за рамки эротического контекста; она не была голой.

– Словинский, – представилась она.

Замойский низко поклонился:

– Фоэбэ.

– Стахс.

Должен ли он поцеловать ей руку?

Она взяла его под локоть и повела к беседкам.

Ранее Адам всегда манифестировался, исходя из представлений его френа; видимо, это являло собой правило цивилизационных оэс. А потому на нем все еще была потрепанная одежка, в которой он покинул Пурмагезе; теперь же еще и с золотым пятном на кармане – память о сладких соках Франтишека.

Он подстроил ритм ходьбы к длинным, спокойным шагам женщины. Может, это ему лишь казалось, но он чувствовал, как камни слегка прогибаются под ногами. Он словно проваливался подошвами ботинок в их материал.

– Вроде бы я представляю собой предмет для твоих научных интересов, фоэбэ.

– Возможно, ты этим воспользуешься.

Он приподнял бровь. Женщина опустила голову, позволяя выгоревшим волосам упасть на лицо. Замойский тут же подумал об Анжелике. Другой хардвар, а программа все та же.

– Я былу бы склонну заплатить за право свободной переиндексации твоих трансферных Полей. Ты бы этого не почувствовал, стахс, пользовался бы Плато, как и раньше.

– И с какой целью эта… переиндексация?