Идеальное несовершенство

Она ответила не сразу. Сперва они сели в тени. Поскольку почти все небо было солнцем, тень сосредотачивалась исключительно в тесных, глубоко укрытых узлах, местах, заслоненных почти со всех сторон. Замойский с облегчением втиснулся в вертикальный кокон полумрака.

Под пальмами невидимые оросители вздымали под солнцем конструкцию из воды и тумана. Свет мигал зернисто, неподкрученный, обреченный на ярчайшие из цветов.

Чем дольше Замойский глядел, тем сильнее становился уверен, что эти водные капельки удерживаются в воздухе слишком долго, их парабола слишком растянута, слишком медленно падение – а ведь тяготение вовсе не было меньше земного, он не чувствовал разницы своим наноматическим телом.

– Красиво здесь.

– Спасибо.

– Правда, на отсутствие солнца в последнее время я бы не стал жаловаться…

Вытянув ноги вперед, Замойский причесал пальцами густую бороду. Женщина сидела с руками, уложенными точно на бедрах, выпрямившись; он перехватил ее веселый взгляд. Грязный дикарь и нагая весталка. Ну да. Но что, собственно, хотелу ону сказать ему своей наготой? Он уже не питал иллюзий, тут ничего не могло быть случайным – он видит, что видеть должен, он слышит, что слышать должен, он думает, что —

Адам дернул себя за ус так, что аж слезы брызнули из глаз.

Голая – голая, то есть, нецивилизованная; такова первая ассоциация. Дикарка. Отчего Словинский хотелу отрезать себя в моих глазах от Цивилизации HS?

– Если не будет бестактностью… – забормотал Замойский. – Ты ведь не родилусь фоэбэ, верно?

– Нет, я происхожу из первой терции. Я переселу с белка на Плато, едва лишь это стало возможным. Подробности моей биографии – ах, ты ведь еще не умеешь пользоваться Плато, стахс.

– Научусь. И, собственно, начинаю задумываться… Слалу ли ты мне приглашения все это время, но я, собственно, не имел доступа к… Нет. Макферсон проинформировал тебя, что я вернулся? Нет. Можно ли снаружи распознать, что процессируется на чужих Полях?

– Нет.

– Нельзя. Да.

Они улыбнулись друг другу сквозь густую завесу светотени.

– Я – по френу и по профессии – мета-физик, – сказалу Словинский. Поднялу своей манифестацией ракушку, лежавшую на земле, и прижалу ее к уху манифестации.

Адам склонил голову набок.

– Как для меня, фоэбэ, ты Эйнштейн двадцать девятого века.

– Ну-у, это и вправду многое объясняет, – ону отодвинулу ракушку, вздохнулу. – Видишь ли, стахс, смысл существования инклюзий – это изменчивость управляющих ими законов. Искусство открафтирования пространства-времени – это искусство конструирования новых физик. Но как ты наверняка догадываешься, и здесь установлены определенные ограничения.

– Законы изменения законов.

– Да.

В манере дешевого престидижитатора ону тряхнулу раковиной и отдалу ее Адаму. Та оказалась доверху наполненной небольшими драгоценными камешками различных цветов и по-разному ограненных.

– Прошу выбрать один. Ну. Один-единственный.

Он колебался: рука поднята, пальцы расставлены.

– Именно этим, – сказалу Словинский, – именно этим занимается мета-физика.

– То есть чем?

– Мы вслепую копаемся в сокровищах.

Красный рубин. Он поднял его к солнцу, взглянул. Кровь залила глаза. Такой маленький – и все же видно: прямоугольные фасетки, форма параллелограмма. Адам сунул камешек в карман.

– Вопрос, который мы себе задаем, – продолжалу Словинский, – звучит так: что, собственно, представляют собой мета-физические постоянные? Из каких законов возникает это ограничение временной переменной, столь несчастливо окрещенное моей фамилией? А из каких – Запрет Тевье? Создает ли мета-физическая инженерия новые инклюзии или только использует существовавшие всегда?

Замойский вопросительно тряхнул раковиной, сокровища просыпались на песок.

Манифестация Словинского покачала головой.

– Нет-нет. Это, – указала на раковину, – просто первая, примитивнейшая ассоциация. Ведь нет никакой «большей» вселенной, которая заключала бы в себе нашу и все остальные инклюзии. Нет никакой суперсоты, n-мерного пространства, где n равняется числу выбираемых параметров физики, а каждая точка означает одну конкретную инклюзию. Это всего лишь абстрактная симуляция: График Тевье. Вы, стахсы, даже не сумеете узреть ее своими трехмерными чувствами. Один из парадоксов Прогресса: работа с истинной мета-физикой возможна только на Плато, но невозможно создать инклюзию, принадлежащую Плато, без знания мета-физики.

– Хм, кажется, я сумею представить График Тевье. Наша вселенная это точка с координатами, отвечающими ее физическим постоянным. Верно?