Идеальное несовершенство

Он с криком отскочил. Клинок свиснул, краем глаза Замойский ухватил серебристую дугу, отпечаток удара в зрачках. Споткнулся, опрокинулся, встал. Азиат бежал к нему, клинок отведен по прямой от ключицы, готовый к молниеносному укусу.

Замойский отскочил за выщербленную колонну, едва не запнувшись о собственные пятки. Фехтовальщик угрожал уже с другой стороны. Или он не один? Адам поспешно осмотрелся. Никого не увидел, но теней было достаточно, чтобы в них могло спрятаться полвзвода ниндзя.

Асассин не вымолвил ни словечка, да и не для этого он был. Атаковал – старался убить.

Замойский закусил губу.

Плато! Императорский Сад! Давай!

… Что, проклятие?

Плато! Меня здесь нет!

…

Продолжал быть.

Пот тек по нему градом. Застрять в собственной памяти! Убийца обпрыгивал колонну, посылая Замойскому укол за уколом. Шизофрения – слабо сказано.

Клык! Франтишек! Анжелика!

Ничего. Только посвист клинка, все громче, все ближе.

Адам соскочил на террасу, побежал к пруду. Рубака гнал следом, Замойский слышал в ночной тиши эхо его движений.

Что тут, сука, происходит? Этот желтомазый сейчас меня догонит! Оружие! Я тоже могу иметь оружие!

Они были уже между ивами – он повернул налево, обежал ствол, наклонился и поднял саблю.

Адам тяжело дышал, смертельный спринт влил в вены ног холодный свинец. Он едва сумел поднять руку и заблокировать удар, пустив его по клинку на гарду.

Азиат мигом вывернулся, уходя по дуге влево и рубя теперь горизонтально. Замойский неловко парировал, сабля была тяжелой, рука одеревенела, он неустойчиво раскачивался, громко хрипел, легкие вопили о кислороде; а азиат рубил и рубил, и рубил.

Он меня на кусочки иссечет! Я ни малейшего понятия о фехтовании не имею!

Едва Адам так подумал, как получил под ребра длинный рубленый удар, снизу слева. Крикнул пустой грудью. Полетел назад, ударился спиною о ствол. Горело ужасно, чувствовал он и влажность крови.

Желтомазый напирал, дюжина рук, сотня мечей, гребаный богомол кэндо. Глаза слепли от взблесков лунного света, отраженного слегка искривленным клинком катаны.

Адам стиснул зубы. Я лучший фехтовальщик в мире! Я всяких там Мусаси на завтрак ем! А таких-то засранцев одной левой —

Фтлупп!

Острие вошло на две трети длины, разрубая череп азиата и увязнув где-то в мозговом веществе. Труп выкатил глаза и пал на колени; потом осунулся на бок. Рукоять сабли ударила о камень.

Замойский с пустым вдохом сел. Пульсировал раненый бок, полоса огня шла от ребер до самого бедра. Он был настолько измучен, что даже стал хуже видеть: тени расплывались в серый туман, длинноволосые, словно ведьмы, ивы заполонили весь горизонт, Луна над ними разливалась овальной лужицей на звездном небе; но эти звезды Адам тоже, скорее, домысливал, чем видел. Лишь холодный, влажный ветер ощущал со стопроцентной отчетливостью – и с каждым вздохом мыслил все отчетливей.

Однако, что значит сила собственного воображения!.. Я мог застрелить его как тех, мог, мог. Но поскольку он выскочил с самурайским мечом, пришлось помахать сабелькой, Володыевский божьей милостью. Ну и эта рана…

Он расстегнул рубаху, взглянул на порез. Выглядело не лучшим образом, похоже, клинок зацепил какую-то артерию.

Он отвел взгляд. Нет никакой раны! Я здоров! Я совершенно здоров и полон сил!

Встал и поднял катану. Ясное дело, та прекрасно лежала в ладони.

Махнул раз, другой.

– Сейчас, – сказал он вслух, – я разрублю ночь и пройду в Императорские Сады.

Рубанул.

Ничего.

Разъяренный, выбросил катану в пруд. Хлюпнуло.

– Аутист, мать его, за что мне оно на старости лет…

Он обернулся к руинам.

Несмотря ни на что те выглядели необычно живописно, даже после повторного разрушения. Было несомненное очарование в линии их теней, ласковая краса в композиции массива…

– И что теперь? Дюренн не учил таким двойным нельсонам.

Впрочем, черт его знает. Память все равно в руинах. Вот: камня на камне не осталось, столпы низвергнутые.

Может, заснуть? Если засну здесь… есть шанс, что проснусь уровнем выше.

А то еще лучше: забыть о себе. Если нет спящего – кто же узрит ту падающую звезду? кто оценит запах ночи? кто услышит шум вод?

Вода шумела, скатываясь с черного тела чудовища, что поднималось за спиной Адама из глубин пруда.

Замойский обернулся – и у него отпала челюсть.

Скотина была в пять раз крупнее Смауга. Когда б раззявила пасть (что тут же и совершила, с эффектным рыком), он сумел бы сосчитать его зубища, каждый длиннее пики.

Что это вообще такое? Может, я самоубийца? Меня угнетает какая-то подсознательная суицидальная мания?..

Фрейдозавр же не раздумывал над психологическими комплексами, а просто стряхнул с себя остатки воды и прыгнул на Адама.

Монстр был воистину пугающим, особенно в движении, особенно когда мчится прямо на тебя; сценография родом из готического романа ужасов тоже брала свое. Ничего странного, что Замойский оторопел от страха, причем того тяжелого страха, связанного холодной флегмой, который стягивает члены и неволит разум.

«Он меня убьет!» – подумал Адам. И понял, что тогда чудовище уничтожит его несомненно.