Он надеялся, что никогда больше не испытает такого унижения. Услышать из чужих уст отповедь на неоглашенные еще секреты и планы! Некоторым образом, это было хуже всего, что он тут испытал – ибо давало понять, кем/чем он на самом деле для них является: примитивной программой с низа Кривой.
– Теряем время, – повторилу Кресс.
Замойский поднял голову, воскликнул:
– Деформанты.
– Ты о протоколе расхождений, стахс? – отозвалусь Штерн.
– Да, – примовая Замойского выпрямилась на стуле. – Те Клыки, которые вы, якобы, у них похитили. И зачем? Чтобы вырезать Гекату с Мойтлем? Ведь никто не знал координат. Но Клыки Деформантов оказались использованы, Геката, то есть Дрейфусс, взят в Порт, Мойтль убит, война – развязана, галактика коллапсирована – и все потому, что я напился.
Теперь наступил едва ощутимый миг неуверенности, как у Крессу, так и у Штерну. Замойский даже нахмурился: какие же расчеты вели инклюзии «Гнозиса» и Официума, что это оказалось заметно даже в к-времени?
В свою очередь, манифестации Крессу и Штерну синхронно оглянулись на Мойтля.
Тот даже отступил на шаг, отходя от стола, тем самым отделяя себя от них.
– Что?..
= Императорское инфо, высший приоритет: два Г-планка тому назад наступило перемирие, фронтовые инклюзии Деформантов и Цивилизации достигли начального понимания. Развернуть?
– Конец войне? – удивился Замойский.
Но прим заложил ему ногу за ногу. Это настолько поймало Адама врасплох, что он чуть не упал со стула. Не его воля, не его движение, не его намерение и исполнение.
И все же в этой позе уже иначе прозвучали произнесенные потом слова.
– То есть, вы не в курсе! – он даром подарил им настолько ценную информацию! – Проклятущая зараза!
А ведь – моментальная рефлексия – и не могли они знать! Все было разбито на совершенно разделенные цепочки информации: прошлое «Вольщана», затворенное в непамяти Замойского; место смерти Мойтля – в его потерянной пустышке; украденное пространство – пустые координаты на картах Цивилизации и Деформантов. Существовала лишь одна система, в которой эти цепочки могли встретиться и наложиться одна на другую; в которой могла случиться идентификация звезды, и могла быть доказана абсурдность взаимных подозрений Деформантов и Цивилизации; только одна система: разум Адама Замойского.
– Конец войны? Начало другой, – сказалу Штерн.
– Что там мы снова «не знали»? – охнул дезориентированный Мойтль. – Что вы так на меня таращитесь? Я ничего не сделал! Перемирие – прекрасно, но ведь не благодаря же ему! – он указал на примовую Замойского. – Что он такого сказал? Кто, собственно, меня убил, кто украл ту звездную систему, если не Деформанты? Я ничего не понимаю!
Теплое удовлетворение наполнило вены Адама. Не понимает! – хотел он фыркнуть. Это хорошо о нем свидетельствует! Он – человек!
Замойский скрестил руки на груди прима. Ну вот! И это уже не он, не Замойский является тем, кто информирован хуже прочих, слепец на балу зрячих! Разве не божественное чувство? Воистину есть симметрия в хаосе истории.
И сразу почувствовал себя в этой форме – рассевшись на грубом стуле, с ногой на ногу, с синевой витража за спиною, с большим, живым огнем гудящего камина по левую руку – почти идеально встроенным в роль, и в сцену, и в драму. Стахс Адам Замойский, да. Он смотрел на манифестацию Мойтля, и даже не сумел удержать ухмылку, изгибающую губы прима. Разве не положен мне такой миг, пусть бы и один-единственный? Прежде чем пожрет меня Франтишек, прежде чем аннигилируют октагоны3
. Разве не имею я права?– Начало новой войны! – передразнил Штерну Мойтль. – С кем?..
Замойский знал – он все понял первым.
– С Сюзереном.
Часть III