Идем! или Искусство ходить пешком

Сегодня о Джакометти часто вспоминают как о посетителе борделей. Правда, чаще всего его называют великим художником, а он и был великий художник. Но при этом с горечью приходится констатировать, что он создавал свое искусство на основе опыта, который мы назвали бы аморальным. Впрочем, в 1920—1930-е годы в Париже было принято посещать бордели, они функционировали как экзотические ночные клубы.

Симона де Бовуар[60] описывает самый знаменитый из них, любимый бордель Джакометти — «Le Sphinx».

«Однажды вечером, когда все кафе уже закрылись, мы всей нашей компанией отправились в „Le Sphinx“. Опыт Тулуз-Лотрека и Ван Гога убедил меня в том, что бордели — места, не лишенные поэзии. Впрочем, меня это ничуть не шокировало. Убранство, более кричащее и безвкусное, чем интерьеры в Сакре-Кер, светлые полуобнаженные женщины в своих воздушных разноцветных туниках — все это казалось гораздо более пристойным, чем идиотские картины и парки с увеселительными заведениями, которые так нравились Рембо».

Примечательно, что Симона де Бовуар сравнивает интерьеры знаменитой церкви и борделя. Это напоминает пассаж Жоржа Батая[61], который в романе «Виновный» писал: «Мой истинный храм — бордель, единственное место, где можно найти утешение». Вожделение не может быть удовлетворено, оно может быть исследовано и описано, трансформировано в искусство.

«Я давно хотел написать свои воспоминания, об испражнениях и мастурбации, но этого не хватит на целую книгу, — писал Джакометти в своих дневниках. — И к тому же, обо всех моих ночных похождениях в Париже в 1923–1924 годах, когда я охотился за проститутками. Я был словно одержим этими особами. Все другие женщины не существовали, только бульварные красотки занимали и увлекали меня. Я хотел увидеть их всех вместе, познать всех, и каждую ночь я пускался в свои долгие и одинокие странствия».

Джакометти любил гулять, он фланировал по улицам Парижа, рисовал и делал наброски. Можно сказать, что идущий мужчина — своего рода архетип для Джакометти. Первоначальный образ или прообраз, находящийся в движении, фигура, которая шагает и машет руками. Но куда же он направляется? Что он видит? Нам знакомы эти фигуры, мы путешествуем и в разных местах видим разные произведения, но скульптуры Джакометти отчетливо проявили и углубили два базисных состояния в природе и человеке: состояние движения и состояние покоя.

Я брожу по Парижу невпопад, выбирая случайные маршруты, у меня нет никакой конкретной цели, я иду просто так, чтобы идти, чтобы видеть. На бульваре Монпарнас, на перекрестке стоит нищий, на нем белая сорочка и костюм, ему около сорока лет, он небрит и коротко пострижен. Я почти в шоке, я останавливаюсь, я обнаруживаю, что у него мое лицо. Я стою как вкопанный и не могу идти дальше. Он держит у груди картонную кружку, а поза у него не жалобная и не просящая, скорее требовательная, отмеченная печатью высокомерия и достоинства, но денег в кружке нет. Меня трясет, я раздражен и взволнован. Что мне делать — положить деньги в картонную кружку и уйти? Должен ли я пожалеть самого себя? Я остолбенел. Сигарета. Шаг вперед и шаг назад. Я не хочу знать ничего об этом человеке. Я вырываюсь на свободу и присоединяюсь к случайным пешеходам.

Тут появляется она, на высоких каблуках и в короткой юбке, под мышкой у нее папка, через несколько сотен метров ее останавливает какой-то незнакомец. Он ее о чем-то спрашивает, они беседуют, я пересекаю улицу и вижу, что он протягивает ей свою визитку. Это тревожит меня.

Я захожу в ближайший супермаркет, FNAC, книжный магазин в несколько этажей. На втором этаже фотовыставка, черно-белые фотографии квартиры и дома Маргерит Дюрас[62]

. «В доме ты одинок. Не снаружи, а изнутри. В саду есть птицы, коты. Порой попадаются также белки и хорьки. В саду человек не одинок. Но в доме настолько одинок, что целиком исчезает».

Одиночество Маргерит Дюрас — это пространство, населенное друзьями и любовниками, книгами и лампами, столом и стульями, зеркалами и коврами, телефоном, который стоит посреди письменного стола, заваленного бумагами, а рядом, под лампой, возвышается бутылка виски. Письменный стол, пепельница, пачка сигарет «Житан» — все это присутствует. Но самой писательницы нет. Она отсутствует на всех фотографиях. И в то же время она вроде бы здесь, она пишет, она в каждой комнате, она в доме, а может, она невидима? Куда-то вышла? Умерла? Она отсутствует, но она здесь, где-то рядом.

Я купил две книги: «Писать» и «Это все». Положил их в карман пиджака и пошел дальше, бродил по бульварам и улицам, хотел найти местечко, где бы сесть и написать письмо. Полчаса посидел в кафе на тротуаре, но так и не смог сосредоточиться, настолько меня взволновало все увиденное и пережитое, а также все упущенные шансы.