Идентификация лукраедки

– Я заливал по-чёрному, поскольку жил всё это время практически в чёрном теле. Поэтому я думаю сейчас лишь о том, как бы мне не затопить тебя. Мы ведь найдём, чем предохраняться?

«Мы не будем предохраняться».

– А если?

«И пусть».

– А если?

«И тоже пусть».

– Что ж, одним Сигизмундычем больше, одним меньше…

«Одним Сигизмундычем больше».

– Я хочу ещё, – сказал я через полчаса, а может, через час, а скорее даже, через полтора часа.

Надеюсь, Машка, вспоминая это, будет говорить «через сутки».

«Я тоже хочу ещё. Я так этого хотела. Что не остановилась перед твоим похищением».

Вот, наконец, и выяснилось, зачем ты меня похитила: чтобы превратить в секс-раба!

«В машине нам было бы теплее…»

Машина – это маленький замкнутый мирок, это скованность без цепей. А здесь – природа, в лице этой кучи. Здесь нашли, наконец, друг друга, здесь встретились лицом к лицу ты, я и природа, и каждый из нас троих не ударил этим лицом в грязь!

– Я не сумел в итоге тебя согреть? Тогда иди в машину одна и уезжай домой, а меня оставь здесь, на этой тёмной и мрачной куче. А ведь совсем недавно она, помнится, была такой жёлтой и жизнерадостной…

«А я вот думаю, она как была, так и осталась жёлтой».

– Ты уверена? Значит, и я в этом уверен, я соглашусь с тобой, даже если ты обзовёшь её розовой.

«Я, правда, начинаю замерзать».

– По правде говоря, я тоже. Пошли. Надеюсь, нашу красную радость не угнали.

Растворённая в полуночном солнце

Теперь главное – не заснуть в этой тёплой-претёплой машине. Но ты не спишь, ты что-то заливаешь по телефону Форнарину и мчишь меня куда-то сквозь тьму в тебе одной известные палестины – и я даже не хочу знать, в какие.

Ну вот сказка и кончилась – по крайней мере, для меня. Фары высвечивают мини-шлагбаум, преградивший въезд на лесную дорожку.

– А я бы так и ехал с тобой… Что это? Китеж?

«Вон там, за лесом, километрах в десяти – граница».

В десяти – так в десяти. Граница – так граница. Какая скажешь. Скажешь канадская – будет канадская. Да хоть камерунская. Я всегда ей верил – верил больше, чем себе самому, и никогда ещё об этом не пожалел. Канадская Советская Социалистическая Республика! Отставить приветствие, отставить гимн! Ты въехала, куда нас занесло? Давай-ка, подключайся, организуй нам приём на той стороне, только блэкаут из-за нас, пожалуйста, не устраивай!

– Так осталось совсем чуть-чуть! Погнали! Если ты не в силах идти, я готов нести тебя на руках.

«Я должна вернуться. К моему. Суженому», – последнее слово она произносит с неподражаемой интонацией.

– Я – твой суженый! У тебя не может быть другого суженого. Я осуждён на тебя, я присуждён к тебе пожизненно без права на условно-досрочное освобождение. Хотя, конечно, я понимаю: такую машину нельзя бросать где попало.

«Гизя, если бы… Отсюда тебе – вперёд, а мне – увы, назад. Но я хотела бы…».

– Мы не можем – наша с тобой единая сущность так вот просто не может вдруг разлететься в разные стороны! У нас одна дорога – вперёд и вместе!

«В следующий раз».

– Точно в следующий раз? Тогда я возвращаюсь в свою каморку с решётками на окне, чтобы он – этот раз – случился, и ты ушла, наконец, вместе со мной.

Увы, она слишком хорошо меня знает, она слишком хорошо понимает, когда моим словам можно верить не до конца.

«Мне действительно пора, Форнарин терпелив, но и его терпение имеет предел. И ещё я попробую помочь Крокодайло».

– Он сдаст тебя на первом же допросе!

«Не думаю».

– А ты подумай. Надеешься на свои чары? Может, ты и права. Ещё увидимся? Увидимся ли мы ещё?

«Не знаю. Надеюсь, да».

– Ты думаешь, я смогу без тебя жить?

«Жил же ты как-то без меня семь чудесных последних лет».

– Вот именно, что жил «как-то». Ну хорошо, допустим, смогу. А как сможешь без меня жить ты – тебе-то, небось, посложнее придётся?

Конечно, смогу, да и ты, в конце концов, сможешь. Одиссей вон жил без своей Пенелопы вообще двадцать лет – и ведь дождался, в конце концов! И я тебя дождусь.

«А это мы скоро узнаем».

– Заведёшь вместо меня пёсика, назовёшь Сигизмундом Амадеем? Да?

«Нет, пёсика я заводить не планирую».

– Ну и пёс с ним, а то бы пришлось делить тебя с ним по-братски. И всё же тебе будет лучше, чем мне: у тебя будешь ты. Ты всегда сможешь прикоснуться к себе, ты всегда сможешь полюбоваться на своё отражение.

«Поверь, с некоторых пор оно меня так напрягает!»

– Что ж, утешила, и я теперь с лёгким сердцем могу сказать тебе … покедова! И двенадцатикратное спасибо! Спасибо за то, что ты снова ворвалась в мою жизнь, снова перевернула в ней всё вверх дном и снова тактично её покидаешь!

А вот как ты всё-таки будешь жить, когда снова удалишь из своей повседневности эту чёртову занозу – меня? Станешь, как и я, цепляться памятью за наши встречи, чтобы извлечь из них тайные смыслы, оправдывающие наши жизни? Ну и зря. Я б на твоём месте поспешил застолбить за собой место рафаэлевской музы, пока его не заняла какая-нибудь лукраедка. И всё равно, в свой смертный час я, извини уж, буду, наверное, звать тебя.

«Подключай свою Канадскую… Как её там? Джамахирию».

– Уже сделано.