А потом, уже вместе с крёстной, мы сидели на лавочке в больничном парке, и доктор рассказывал нам, как он, выпускник мединститута, стал свидетелем того преступления, когда молодой здоровой женщине за взятку поставили диагноз «шизофрения». Он пробовал протестовать и даже ходил на приём к главврачу, но его жёстко поставили на место, указав, что не ему, вчерашнему студенту, оспаривать диагноз опытных психиатров. Медсестра же посоветовала доктору-правдоискателю обратить внимание на то, что некоторые, в отличие от него, приезжают на работу не на трамвае, а на роскошных иномарках, купленных явно не на зарплату врача.
— Я вырос в верующей семье, — рассказывал доктор, — ас годами утратил веру при виде наглого, торжествующего зла. И вдруг буквально на днях меня назначили председателем экспертной комиссии, и я уже мог разоблачить эту чудовищную ложь.
— Доктор, по-моему, вы волновались больше меня, — сказала крёстная.
— Я не то что волновался, а был ошеломлён, когда вдруг почувствовал: Бог есть, и это по Его повелению нужно распутать клубок лжи, чтобы восторжествовала правда.
Тут мы с крестной заревели от счастья, потому что Бог есть, и надо было действительно идти до конца, чтобы ощутить Его живое присутствие.
После того как с крёстной сняли этот тяготивший её ложный диагноз, у неё началась иная жизнь. Через два года она стала владелицей фирмы и богатой женщиной. Но об этом я расскажу чуть позже, а пока завершу рассказ об Иване.
На экспертизе в его крови обнаружили наркотики, и следователям удалось доказать, что команда Ивана причастна к наркобизнесу. С помощью высоких покровителей дело замяли, но команда тут же выбросила за борт Ваньку-лоха, «засветившего» их. Ивану, что называется, перекрыли кислород. На руководящие должности его уже нигде не брали, и мастер спорта по боксу подрабатывал теперь вышибалой в баре. Здесь он быстро спился, а потом долго и мучительно умирал в больнице от цирроза печени.
И тут крёстная удивила всех. Она поместила этого, уже чужого ей, человека в лучшую клинику и вместе с детьми навещала его, стараясь облегчить страдания умирающего. К сожалению, даже на пороге смерти Иван не обратился к Богу и, отвергнув Причастие, хрипло кричал: «Дайте водки! Водки!» Умер он в таких адских мучениях, что одна наша соседка, всегда первой вызывавшая милицию из-за драк Ивана, не без удовлетворения сказала:
— Собаке — собачья смерть. Я одного не пойму: зачем к этому подлецу жена ходила в больницу, да ещё и приводила к нему детей?!
Ответа на этот вопрос крёстная не знала и, желая как-то объяснить своё поведение, дала мне прочитать рассказ из старинного журнала, найденного в библиотеке деда.
Рассказ был вот о чём. Одного офицера-дворянина за растрату казённых денег сослали на каторгу в Сибирь, лишив всех гражданских прав и состояния. В Сибирь переселилась и его жена с дочерью и прозябала там в нищете. Ещё в детстве дочь офицера дала обет: когда она вырастет, то подаст прошение императору о помиловании отца. И чтобы подать это прошение, девушка в 17 лет пошла пешком из Сибири в Петербург. В своё время эта история была довольно известной, о ней много писали в газетах, изумляясь подвигу девушки, которая ради спасения отца идёт пешком через тайгу. Дочь каторжанина вскоре стала знаменитой. Её подвозили теперь на лошадях и привечали, а в Петербурге сразу представили императору.
— За что был осуждён ваш отец? — спросил государь.
— Простите, Ваше Величество, но я ничего об этом не знаю.
— Как не знаете?
— Но ведь Господь учит нас почитать родителей, и не дело детей знать о грехах отцов.
И государь тут же начертал на прошении: «Помиловать!», сказав, что отец, воспитавший такую дочь, достоин милости Божией.
Вот об этом христианском почитании родителей и заботилась крёстная, когда в больнице вместе с детьми кормила умирающего с ложечки. Не дело детей знать о грехах отцов, повторяю я с той поры, но ведь нынешние дети знают, усвоив со слов ожесточённых матерей, что их папа был мерзавец, подонок, подлец. И дети презирают «отцов-подлецов», повторяя оскорбления взрослых. Вот примета наших дней или трагедия разводов: грех библейского Хама стал уже привычным для современных детей. Но как же несчастны потом эти дети!
Крёстная уберегла дочерей от цинизма. А дети быстро забывают зло, и Маше чаще вспоминается, как весело ей было с папой, когда он вёл её в зоопарк и покупал воздушные шарики. А ещё ей запомнились предсмертные слова отца:
— Машенька, передай маме, что она самая прекрасная женщина на земле. И лучшее, что было в моей жизни, — это семья и мои любимые дети.
Маша любит отца и горюет о нём. В семнадцать лет она решила постричься в монахини, чтобы подвигом жертвенной жизни облегчить участь своего несчастного неверующего папы. Пожила она некоторое время в монастыре, но потом влюбилась и вышла замуж.