Идиллии

— Ты же видишь — мне и самому не худо, зачем мне жена, дед! — Бойко скривил рот в улыбке и замолк. Старый возчик, видя, что парень все обратил в шутку, закусил покрепче чубук и больше не вымолвил ни слова.

В то время загорец еще не познал му́ки одиночества, еще не опостылел ему белый свет. И только в один из унылых вечеров поздней осени вспомнились ему слова деда Благоя.

Правильные слова! «Что за жизнь у бобыля, никто тебе не рад, и ты ни о ком не жалеешь». Не раз доводилось ему их слыхать, но проняли они его лишь теперь, в воскресный день, когда он трясся в пустой телеге по ухабистой дороге, не зная, куда путь держать и что делать.

Сумерки еще не наступили,, но дорога была пуста. Словно диковинные скелеты, торчали над придорожными канавами оголенные деревья. Озими щетинились зеленью; там и сям дымились кучи навоза, в которых копошились стайки крикливых воробьев.

Подавшись одним плечом вперед, Бойко медленно тянет на изволок своих буйволов, и неохота ему вытащить из-за пояса свирель, утешавшую его столько дней.

Песни не сыграешь, когда на душе пусто, из пальца ее не высосешь! Да и кто ее услышит среди этих унылых полей!..

Поднявшись на пригорок, он накинул повод на дышло и забрался в телегу. А когда надоело сумерничать в своей кибитке, уселся на передок и, прислонившись плечом к грядкам, стал вспоминать те времена, когда он допоздна простаивал на пороге отцовского дома, поджидая, когда вернутся овцы. Всего лишь с прошлой весны не бывал он в Загорье, а казалось, что с той поры годы миновали… Но теперь Загорье уже не то, и не о нем вспоминал он сейчас, опустив ноги на дышло и покалывая стрекалом буйволов, которые в ответ лениво помахивали хвостами. Где отец, что и на старости лет с утра до вечера все о доме радел! Для сыновей слово его было закон, и любой прохожий, глядя на его дом, обнесенный прочной оградой, невольно испытывал уважение к рачительному хозяину. Ссоры да раздоры расшатали семью, лишили ее былого почета… Сейчас, положим, братья его помирились, старший сестру к себе взял и не раз наказывал через земляков, чтобы Бойко ворочался получить свою долю отцовского наследства.

«К чему мне оно!» — подумал Бойко. Он о нем и не вспоминал с тех пор, как впервые побывал в Стырмене, не вспомнил бы и сейчас, кабы не навалилось на него одиночество.

Новые думы нахлынули на него, и он забыл про Загорье. Потемнели синие глаза, глубоко задышала широкая грудь, не усидел он в своей кибитке, соскочил на землю, стал торопить буйволов.

…Только куда торопиться? Сумерки опускались на потемневшую во мгле равнину, безлюдная дорога протянулась по ней — конца-края не видать. Коли нечего делать, поезжай по этой дороге — как ни погоняй, и за два дня всю не проедешь… Был бы он как все люди, взял бы да вместо того, чтобы пускаться куда глаза глядят, свернул у дикой груши на проселок и подался бы в Стырмен.

Или они с Койной не пара, или его в доме деда Добри не привечали как родного? Старик ведь сам зазывал его к себе! Разве не он сам виноват, что спасовал перед стырменскими парнями и теперь колесит вокруг села, не смея туда нос показать…

…Вот те и на! Он остановился на перепутье и сдвинул брови, словно силясь что-то вспомнить. Так ведь… Еще с вечера задумал он вернуться в Стырмен, потому и выбрал эту дорогу! Уснул только перед светом, все думал, что скажет деду Добри и Койне, а в дороге ночные мысли напрочь из памяти ушли.

Если кучка стырменских губошлепов перешла ему дорогу, так причем тут Койна и дед Добри!.. Стоит возле груши свернуть на проселок, и еще засветло он доберется до мельницы, а оттуда — через поймы — до села рукой подать… Они, поди, сядут ужинать, и вдруг услышат его свирель. Он заиграет еще у околицы, и все, что наболело на душе, в песне выльется. До сих пор ни одно сердце не устояло перед его песнями.

Погрузившись в думы, он и не заметил, как своротил буйволов с тракта и поехал по узкому проселку, с обеих сторон обросшему терном и боярышником. Каждый поворот, каждый камень на дороге известны ему. Сколько раз, отстав от обоза, проезжал он здесь, поспешая в село на посиделки и возвращаясь, обратно, только еще ни разу не билось так его сердце! Смотри ты — и буйволы принялись проворнее перебирать ногами, будто дорога под уклон пошла…

…Все дело в том, чтобы решиться! Решился и сделал… Столько раз он проезжал тут, и хоть бы раз пришло ему в голову заехать и сказать… он и думать об этом боялся… Но теперь уж ничто его не остановит.

Вечерний сумрак покрыл поля, горный ветер посвистывал в голых кустах и бурьяне, но Бойко не чувствовал холода — сладостная мечта согревала его. И чем ближе подъезжал он к Стырмену, тем больше прибавлялось в нем смелости.

Вот в стороне от дороги показалась приземистая крыша мельницы, но он не остановился.

«Сегодня воскресенье, и мельник, поди, в селе!» — подумал Бойко. Обычно, подъезжая к мельнице, он чувствовал себя уже в Стырмене, но теперь остаток дороги показался ему бесконечно длинным…