Идиллии

Звуки свирели раздались ближе и смолкли. Все навострили уши, украдкой поглядывая на Койну. За плетнем на улице послышались легкие шаги, кто-то подошел к воротам и постучался.

— Кто там? — спросили парни из-за калитки.

— Я, — отозвался Бойко.

— Мы тебя не знаем. Кого надобно?

— Да никого. Просто подсобить вам пришел, — упавшим голосом промолвил возчик.

— Нам чужаков не надо!

— Проваливай, откуда пришел!

— Впустите загорца, что он вам сделал… — вступилась подружка Койны, хозяйская дочь. — Пускай войдет… Угостим его вареной кукурузой, а он нам сыграет…

— Оставьте его, чего привязались, — вмешалась и Койна.

— Дело наше! — ответили парни и отошли от калитки, и больше никто не посмел заступиться за Бойко. А он повернулся и молча зашагал к речке, где оставил буйволов. Соседские собаки с лаем проводили его до самой околицы, но он даже не оглянулся, ни разу рукой не махнул.

— Еще не хватало, чтобы я стырменцам кланялся, не на такого напали… — сердито бормотал Бойко, досадуя на себя. Этим летом ему повезло, он исколесил всю равнину, дернула же его нелегкая воротиться сюда, чтобы здешние парни над ним измывались при девушках. А те тоже хороши, и Койна хороша, коли позволяет разному отребью верховодить… И чего он не послушался возчиков, уговаривавших его везти с ними шкуры каракачанских баранов, в самом Эдирне и Царьграде услышали бы его игру. Уж коли ехать, так… А он вместо этого в Стырмен свернул, будто его кто веревкой сюда тянул…

Рассердился Бойко и на стырменских парней, и на Койну, еще до света запряг буйволов и отправился в дорогу, зарекшись никогда не возвращаться в эти края. В гневе он совсем позабыл, что заехал в Стырмен повиниться перед дедом Добри — когда он вспоминал свое бегство, его бросало в жар. Не хотел он, чтобы дед Добри считал его вертопрахом, чтобы Койна слушала нарекания и насмешки. Вот он и решил явиться к деду Добри и напрямик сказать ему: «Не обессудьте: таков уж я сызмальства, не сидится мне на одном месте!» Отец Койны не какой-нибудь пентюх, не станет его укорять, а если и побранит малость — то по-отцовски… Оставив буйволов у речки, он направился к дому деда Добри, да на свою беду сунулся к соседям, где парни и девушки чистили кукурузные початки. Может, и Койна там, подумалось ему, и решил сперва повидаться с нею…

Незадачливая судьба гоняла загорца с места на место! Погнала его и сейчас, и он уже нигде не мог остановиться. До поздней осени колесил по дорогам, не было ни одной, где бы он не проехал, не было села, возле которого не остановился бы отдохнуть. Только в Стырмен пути ему были заказаны, он объезжал это село стороной, хотя его очень туда тянуло.

Так в дороге застали его осенние туманы. Со сбором кукурузы полевые работы кончились. После первого же дождя крестьяне вспахали землю под пар. Обезлюдели печальные нивы и луга. Ветер обнажил верхушки деревьев, закружили над полями черные вороны, а там начались проливные осенние дожди. Потемнели кряжи Средна-Горы, поползли по ним сизые туманы, иной день моросило с утра до вечера. Возчику укрыться негде. Согнул он несколько прутьев, прикрепил их к грядкам телеги, обтянул рогожей, получилось нечто вроде кибитки. В ней он устроил себе жилье: застлал попонами, с одного боку торбу с дорожным инструментом повесил, с другого — сумку с хлебом, посередине баклагу с водой поставил — чем не дом! Такое устройство пришлось ему по сердцу, он радовался, как ребенок.

— В телеге ложусь, в телеге встаю, другого дома мне не надо! — сказал он как-то землякам возчикам, с которыми возил к морю пшеницу и кукурузу. — Дождь, ветер — мне все нипочем… Милости прошу ко мне, дед Благой, скажи, какая домовитая хозяйка может так все устроить…

— Погоди маленько… — Дед Благой отряхнул промокшую бурку, забрался под рогожный верх и уселся, подобрав под себя ноги, а Бойко расположился спереди, чтобы сподручно было погонять буйволов стрекалом.

Моросило. Шорох дождя сливался с дремотным шелестом опадающих листьев. Буйволы с трудом тащили телеги по размокшей дороге, и возчики тряслись в них, укутавшись в толстые бурки.

— В такую непогодь твой шатер царских палат стоит, — с улыбкой заметил дед Благой и, набив табаком трубку, принялся высекать огонь.

Бойко повернул голову. Огонек и дым короткой носогрейки в полумраке кибитки согрели ему сердце, в нем шевельнулись воспоминания.

— Вернешься в Загорье, — сказал он старику, — не забудь, что в непогодь я дал тебе приют. Все равно, что ты был у меня в гостях, дом мой видел. Расскажи, что такого дома, как у Бойко, во всем свете не найдешь — куда, мол, Бойко, туда и его дом…

— В Загорье… — Старый возчик покачал головой, затянулся, и огонек озарил его обветренное, загорелое лицо. — Поезжай-ка с нами, Бойко, полно тебе скитаться по свету без крова и приюта. Один ты, как перст, — и будни, и праздники один встречаешь. Что за жизнь у бобыля, никто тебе не рад, и ты ни о ком не жалеешь. Что было, то было — воротись-ка, брат, домой. На селе свадьбы начинают играть — самую пригожую девушку, только скажи, сосватаю тебе…