Идиосинкразия

Спиной вперёд. Сижу и двигаюсь одновременно. «Сапсан» красивой карандашной мордочкой мчит наполненный телами, ожидающими Петербург. Меня он тащит туда спиной, против движения. Всё удаляется и, кажется, что на скорости я еду в какое-то наоборот. Будто жизнь прокручивается в сторону назад, включили реверс, происходит нечто незапланированное. Водитель поезда сообщает, что мы поедем на скорости до 250 км/час, однако, когда дублирует информацию на английском, оговаривается и по его английскому мнению мы полетим 550 км/час. Может быть это не оговорка, знак. Это как надпись «help me please» в кишках плюшевой игрушки, сообщающая о проблеме поднебесного детского труда. Как подмигивание похитителя невесты невесте перед похищением невесты похитителем невесты. Машинист поезда ломает веточки на тропинке, оставляет знаки, как индеец, которого другое племя взяло в плен, оставляет метки по пути следования для поискового отряда. Крошки, что бросают украденные людоедом дети из карманов. Нет, это не оговорка, мы едем в назад-Петербург, на скорости выше обычной скорости на которой ездят в туда-Петербург. Яркое солнце не слепит и не нагревает мою кожу через стекло, ещё одна подсказка, что-то не так. Как выглядят 250 или 550 км/час когда едешь спиной я не знаю, потому не могу отчётливо прочувствовать самый момент изменения, старт. Зачем командир поезда вообще говорил на английском? Сейчас нет ни туристов, ни китайцев. Салон наполнен откровенными отпускниками и командировочниками из Москвы. Зачем английский здесь? Только чтобы дать знак таким как я, агентам важных мелочей жизни. Услышан твой сломанный прутик, я понимаю твой знак, машинист. Этот хруст на английском есть предупреждение. Мы едем совсем не туда, не в тот Петербург. Я купил спинной билет и движусь на огромной скорости в Наоборотбург. Я еду на лечение. У меня рецепт. Я терплю без анестезии потому знаю, боль чудесным образом скоро пройдёт. Поехали. Помчали. И хотелось бы мне увидеть всю мою жизнь до этого момента как в кино, но ничего не происходит. Плёнка, что должна была прокрутиться перед глазами, от рождения до посадки, не поспевала за «Сапсаном». Не шутка, 550 км/час. Я увидел лишь малый эпизод, трейлер фильма-жизни. Увидел, как началась эта непереносимость. Как я с большой головой на тоненьких ножках во весь рост прохожу под кухонным столом. С той наоборотной стороны по углам стола какие-то крючки-краны. Стол раскладывается с их помощью или разбирается на части, или эти крючки-краны ответственны за удержание ног стола, я пока не знаю, не могу посчитать эти четыре штуки, но жутко хочу поцарапаться о них большой-пребольшой головой. Голова не лезет в угол стола, не получается, она круглая, координация подводит и я нечаянно выхожу из-под купола в кухню. В этот огромный девятиметровый мир с паром и дымом, ветром из форточки и сокровищами разбросанными по всему полу. Люди ходят толпой, большие люди с ногами. Их руки опускаются ниже колен, они на ходу несут стулья, котов, кастрюли, страшные чёрные газеты с убитыми мухами. Я отступаю назад. Отчего-то не помещаюсь обратно под стол, расту тонким червём и оказываюсь со столом в руках. Я несу его в другую комнату чтобы разложить на нём настольную игру для гостей, расставить чай. Поворачиваю стол чтобы тот пролез в дверь, палец случайно нащупывает тот самый кран-ключ в углу с той-другой стороны стола, что-то металлическое, так и не открытое мной и не поцарапавшее меня. Ключ в мир под столом. Опускаю его в центре комнаты, отхожу, ещё отхожу, полшага назад, попадаю в глубокое кресло. Спиной. Лёгкий гул. Огромное окно. Должно быть я всё же ударился головой в детстве. Иначе какая этиология, с чего началась непереносимость? Поезд несёт меня против хода показывая через стекло солнце и убегающие заборы. В момент, когда спиной садишься в кресло понимаешь, как непрочно связана голова с телом, как эти несколько килограмм, от которых зависит направление движения поезда отстранены от тушки с кишечным микробиомом. Какая ненадёжная связь — шейная ниточка — всё решает. Остановись поезд на огромной скорости резковраз, оторвёт этот набалдашник, запустит бильярдным шаром по вагону, не удержит, не спасёт шея. Покатится голова по проходу и в расширении, где скапливаются люди чтобы выйти за одну минуту в Чудово, выбьет голова страйк. Так что не надо останавливаться неожиданно. Неожиданности всякого рода вредны голове. Спина вживается, врастает в сидение. Спиной мы чувствуем безопасность, уверенность живёт в спине. «Конечная станция пфыр-кыг-тыр-бург, поезд прибудет мыр-дыр-бер ноль пять, на линии ммур-дварц, дрыц у проводника…». Слова механические заученные как молитва ломаются. Может это импортный поезд уже требует ремонта, а санкции не позволяют. Может скорость так велика, что звуки неправильно входят в уши, ударяются не об ту перепонку. Но скорее всего голова, едущая назад не хочет воспринимать текст. Она уже не переносит не только самих людей, но и их производные: текст, мелкую моторику, шарканье ногами, кислоту кофейного облака. «Сапсан» разогнался, машинист замолк, время морщить висок о стекло, ждать событий. Я пытаюсь выдохнуть навоз на стекло и он оставляет запотевание в форме человеческой селезёнки. Откуда я знаю её форму? Да, есть и такая стадия, не лихорадкой единой. Только бы не дошло до этого, как в тот раз. Сработай, рецепт!