Идиосинкразия

Выдох.

С чего всё началось? С рождения? Я помню день, когда друг поцарапал меня уголком октябряцкой звёздочки, до крови, до гнева и до конца нашей дружбы. Тогда ли я глубоко вдохнул от удивления и злобы? Тогда ли мне занесли инфекцию в кровь? Мы тоже были в поезде в тот день. Кругом, воняло не кофе и не айфонами, а грязными занавесками и носками выставленных в общий проход взрослых ног. Поезд тогда замедлился и произошла остановка. Я надеялся найти подорожник чтобы заклеить слюнями рану от звёздочки, но мы остановились будто в подземном переходе, так по крайней мере показалось вначале. Травы нигде не было. Выходим полуплотной когортой, по двое, все одного роста. Как подобрали пассажиров по росту? На вокзале стоял ростомер? Парами, как ноги, спускаемся в полутьму, в которой тут же начинаем различать огоньки. Это блёстки, искорки в глубине тёмного. Это камень. Весь коридор из блестящего чёрного камня, мрамора или гранита извращённо чёрного цвета. Серебряные отблески идут из него, особая порода. Должно быть из таких состоят кометы или советские боевые космические корабли. Почему советские? Почему боевые? Я здесь уже был? Пары поворачивают под прямым углом влево и на них сверху смотрит лампа. Огни гранита-мрамора отражают и бросают лучи в глаза, в пол, под ноги-пары. Мы поворачиваем вокруг возвышения кубической формы. Там лежит мёртвый человек. Ему всё равно. Он не видит чуда какой красивый камень и наши одноростные ряды. Пассажиры молча проходят вокруг человека наверху, вокруг его хрустального гроба, стараются заглянуть за ворот рубашки, за край рукава. Что-то ещё разглядеть кроме бледности кистей и лица. Небольшой такой человек. Никто не может увидеть больше соседа, рост не даёт захватить больше эмоций, украсть больше видения, чем соседское. Пары уходят из-под лампы, мёртвый мужчина остаётся за спиной. Проход сужается. Бенгальские огоньки камня снова самое интересное, что стоит видеть. Дорожка вокруг гроба на камне приводит в вагон. На место. Спиной вперёд. Путь продолжается. Отъезжая читаю название станции — «Ленин». Старинное египетское здание вокзала без кассы. Поодаль одинокий дачник с полным чем-то ведром и пустым рюкзаком в набедренной повязке что-то доказывает милиционеру без ведра и рюкзака. Дачник тычет пальцем в поезд, лямка рюкзака сползает с плеча. Милиционер вместо направления палец-поезд направляет свой взгляд в чем-то полное ведро. Там впечатления от мавзолея? Вторым рядом за станцией живут колонны с огромными скарабеями и загон для буйволов. Всё размазывает скорость и теперь только деревья и капли на стекле. Конденсат моего дыхания. Может быть тогда я вдохнул с чёрного гранита конденсат мёртвого человека?

Выдох.

Когда глаза привыкают и снова появляется фокус, я различаю воронов. Давно знал, что они меня сопровождают. Но чтобы специально рассаживаться вдоль маршрута «Сапсана», это уже слишком. Сюда слетелись все мои вороны. Все следившие за мной в последнее время. Чёрные, что аж синие, с бородами и раскрытыми клювами за которыми не видно розового горла. Всё чёрное. Даже внутренность рта черна у них. «Арррр-аррр», — не слышу я в вагоне, но расшифровываю их движения горла и бороды под клювищем. Вот вороны с Елагина острова, улетели из клеток, что стоят вдоль аллей, пугают белок и голубей. Вот Франц Карлович из «Этнопарка». Сломал прутья и перелетел из Калужской области. Черны его глаза, мощны лапы. Вот строй из шести основных и шести запасных воронов Тауэра. Отрастили подрезанные крылья, получили визы, выучили русское «аррр» и расселись по пути следования. Двенадцать бородатых. Вот вороны из Смоленска, из разных его лесопарков, заняли верхушки мёртвых деревьев ожидая новой войны с запада. Итого восемнадцать. Все провожают меня в Петербург. Не напутствуют, не мешают, только смотрят боком. Приглянулась им эта тверская земля с бесконечными рукавами Волги и лесами ЛЭП. С мёртвыми бесплатными гектарами, со старинными деревнями в которые вонзили свои кровососы монастыри и сельсоветы. Нахохлятся вороны в этой сырой местности, но обживутся, перезимуют. Восемнадцать чёрных пар глаз и крыльев. Отчего я всегда вижу ворона сидящим, спокойным, смотрящим, но не летящим над головой. Может и к лучшему, что не кружащим над. Народные песни говорят, что кружащий ворон ничего доброго не принесёт. Или они ждут подношения от меня? Ах, вороны, не могли бы вы заменить всех людей вокруг?

Выдох.