Иду на вы (СИ)

-Отныне,-голос Ольги вновь налился силою-Всякие поединки железом в походе воспрещаю! Кулаками бейтеся, коли есть охота.

-А, поле[55] как же?

-И поле тож. Кому княжего суда не достаёт, пусть терпит до Киева и там уж богов в судьи призывает.

-Дружина заропщет,-покачал головою Осмуд.-И нурманы, и наши.

-Стерпят, небось. Волю мою сей день явят войску, но ты можешь от меня уже теперь говорить. Ныне же ступай, мне с Фомою потолковать потребно.

-Как велишь, княгиня.

Осмуд встал, и с поклоном покинул шатёр

-Ну, что скажешь?-вопросила Ольга, оставшись наедине с монахом.

-Скажу, владычица, что твоя мудрость достойна порфирогенетов[56]. Divide et impera - разделяй и властвуй! Мудро держать влиятельных подданных в неприязни друг к другу, дабы не смущать их умы возможностью союза против престола. Вдвойне разумно не допустить открытой распри между ними, дабы один не усилился низложив другого, но оба служили тебе.

-Полно, Фома,-махнула рукой Ольга.-Моя мудрость из твоих советов. Но, не лукаво ли то?

Монах со смирением согласно кивнул.

-И, вновь ты права, Сиятельная. Однако, невозможно одною мерой мерить подданных и правителя. Каждый из первых думает лишь о себе, второй же радеет за всех. Что для простых людей - грех, для правителя - благо. Оставь сомнения, ты поступаешь верно.

-Свенальд поддерживает меня, но Осмуд мыслит по иному. Он верен мне, а паче княжичу - лучшего пестуна Святославу не сыскать, однако деяния мои, особо же этот поход, ему не по нраву. А, ведь он люб ратникам. Смогу ли я ему довериться, коли настанет нужда?-княгиня пристрастно взглянула на монаха.-Разумеешь, о чём я?..

Фома сложив бережно книгу, пригладил бороду.

-Позволь мне поговорить с ним,-произнёс он, задумавшись.-Осмуд не глуп, я постараюсь разъяснить ему твою правду.

Ольга с сомнением покачала головой.

-Он не внемлет тебе, Фома. Видал ли ты меч? Вот такова и его Правда - пряма, крепка да востра. А, иной он знать не желает. Однако ж, попытайся. Вреда не станет.

Теперь и грек с поклоном поднялся.

ГЛАВА III

"Мьёльнир"[57] - схожий с молоточком оберег - носил на шее едва ли не всякий нурман. По обыкновению медный, либо бронзовый, а ежели кто побогаче, так и серебряный. Иное дело - удачливые ярлы да родовая знать. Эти отливали обереги из злата, а то и самоцветами украшали, носили же напоказ поверх одежд, чтоб та удача спиною не поворотилась. Злато оно, вестимо, к злату тянется.

Киевский воевода Свенальд удачей превосходил многих вольных хозяев далёких стылых фьордов. Богатством же мог поспорить с иным конунгом, что и казал во всякую пору обликом своим, да повадками.

У нурманских воев в обычае было в походе, иначе как за вёслами, бронь не сымать. Обычая того держались хоть простые ратники, хоть вожди. Но, не Свенальд, какой наперекор рядился, будто на княжий пир. Поверх синей, из царьградского шёлка, рубахи - алая накидка подбитая куницей, да схваченная у плеча золотою фибулой. Витые браслеты на запястьях тож из золота, а пряжка, как и хвост широкого кожаного пояса хоть и бронзовые, но покрыты позолотой. Из оружия - меч, с коим Свенальд ещё с юности управляться был умелец. Клинок, правда не для красы, но для брани, а потому, на вид невзрачный. Лишь знающий толк скажет - немалой цены оружие. Зато уж, ножны убраны столь богато, что поговаривали, будто в уплату за них пошёл целый драккар. Может и привирали, но правда, что препоясаться этакими ножнами было б не зазорно хоть великому конунгу франков, хоть хазарскому кагану, а хоть бы и царьградскому базилевсу.

Однако ж, при всём том, оберег у воеводы был самый простой, из моржовой кости. Узор незатейлив, да и резан не больно-то умело. За такой, ежели медяк отдашь - и то переплатишь. Вот, только сказывали, будто наговорен он каким-то шаманом из вепсов, и оттого сила в нём особая.

Уж так иль нет, а со своим "мьёльниром" Свенальд не расставался, нося его на плетёном шнуре под рубахою. Доставал же, лишь крепко задумавшись. В такую пору имел он обыкновение, полуприкрыв очи и ликом безмятежен, поглаживать костяной оберег, словно безмолвно с ним советуясь. А после, приняв решение, изрекал небрежно да негромко, но что бы ни решил, воли своей не менял.

Меж воинов шла молва, как ещё в юности водил Свенальд малую тогда дружину в поход, и в том походе взял на меч небольшое селение. Селеньице-то было небольшим, но сеча вышла кровавой, в коей один из свенальдовых ратников смалодушничал. После битвы дружина, как водится, брала добычу - со двора добром, с мужа животом, с жены да девки честью. Затем скорый пир, а на пиру и суд над струсившим воем. Свенальд спокойно выслушал всех, кто желал молвить, поразмыслил поглаживая оберег, да и явил волю - виновному отсечь кисти да стопы[58], а уходя, таким оставить на милость поруганных вдов. Так и свершили. И, не успел ещё хирд уйти далёко из разорённого погоста, а уж стало слышно, как визжит от вдовьих "милостей" искалеченный нидинг[59].