Иду на вы (СИ)

Он поморщился, отхлебнув козьего молока из глиняной плошки. С тех погостов, какие по велению Ольги разорили его люди, они с прочею добычей, привели в стан два десятка коз. Ныне от них осталось семь. Скоро, по всему видать, и эти отправятся в котёл да на вертел, пока же их доили. Молоко - не лучший из напитков, но в походе Свенальд настрого запрещал воинам бражничать. И, сам не смел. А, кабы и пожелал, то где ж тут взять хмельных медов, да зелена вина?

-К слову сказать,-продолжал он.-С чего бы ты стал поносить напрасно древлянского князя. Мал - враг нам, но он вовсе не глуп.

-Глуп,-упрямо тряхнул жидкими волосёнками Спегги.-Ибо растерял разум из-за бабы. Что же до моих речей, то ты прав, они вряд ли придутся по нраву Хельге, но я не вижу здесь её наушников.

-Зато, ты видишь здесь того, кого сам же назвал неразумным мальчишкой!

-Это так, и твоему сыну пришло время становиться разумным мужем. Ульф и теперь может водить хирд в походы, однако ты ведь не желаешь ему судьбы вольного ярла. Ты не хочешь, чтобы он жил набегами. Ты хочешь чтобы он владел.

Спегги перевёл дыхание.

-Послушай меня, ярл Свенальд! Я научил Ульфа побеждать своим мечом и секирой. Пора ему узнать как побеждают чужими мечами. Как правят.

Воевода вновь вытянул из-под расшитого алою тесьмой ворота свой оберег. Горбун умолк. Ульф же, и так едва дышал, разумея, что ныне решится - оставаться ли ему впредь простым, пусть даже из первых ратником, либо приобщившись тайн двора княжего, стать наконец, ежели и не десницею отцовой, то хотя б по левую от него руку.

Невдомёк ему было, что разделить с сыном свои чаяния да заботы воевода уж давно решился. До сей поры Свенальд не противился молодецким его забавам. В юные года надобно вдосталь и мечами позвенеть, и медов упиться, да хорошенько разглядеть чего там девки под подолом прячут. Воину иной жизни не надобно. Так и живут, покуда ту жизнь не оборвёт чужая сталь. Однако, и для себя и для потомков своих Свенальд чаял большего, оттого и замыслил, воротясь из похода, обременять сына делами своими, да княжьими, помалу допуская к тому, что от прочих сокровенно. Помалу, потому как и меч в руке воина - оружие грозное, но дай его неумелому, так не только ворога не сразит, а и себя, чего доброго, посечёт. Иное же знание - оружие пострашнее меча. Да, что там меча! Оно и целого войска стоить может.

О том, что древлянский князь сохнет по Ольге знали многие, и ещё большие догадывались. При княгине, правда таких речей не вели, но уж шептались не таясь. А, чего таиться? О чём Малу мечтается - то его забота, а Ольга жена верная. Вон, по мужу своему загубленному, уж который месяц кровавую тризну правит.

Свенальд, однако, ведал о княгине другое.

Не от дурости, да гордыни возжелал древлянский князь киевский стол под своё седалище, а киевскую княгиню на свое ложе. Нет! Сама же Ольга его к тому и подвигла. Сколь бы ни был муж разумен да крепок, а брага всё одно крепче - из любого сотворит безумца. Но, во сто крат крепче самого хмельного мёда любовь да власть, и отравой этой Ольга опоила Мала не скупясь. Ну, а как обезумел древлянский князь, с той поры дни Игоря были сочтены.

Тут-то Ольга и сговорилась со Свенальдом. Хирдманы его бахвалились перед княжими гриднями добром взятым в древлянских землях. Дружина зачала роптать, а княгиня нашептала Игорю идти самому брать с древлян полюдье.

Зная алчный норов Старого, ведали, что оберёт он лесовиков до исподнего и чаяли, что возмутившись, те враз учинят расправу над лиходеем, но не тут-то было. Долготерпеливы оказались древляне, и пришлось Свенальду перехватить Игоря с полпути. Оглядев обоз, посмеялся тогда Свенальд, молвя, что дескать, обманули древляне киевского князя, на дав ему и трети добра против обычного. Кривил воевода, но Игорь поверил, осерчал и отпустив обоз, с ближними гриднями поворотил коней - добирать невзятое. На свою погибель.

Ну, а вдовая Ольга, сгубив мужа руками древлянского князя, вовсе не чаяла делить с ним ложе, а уж тем паче киевский стол. Ей на престоле и с Игорем было тесно, так с чего бы делиться с Малом. Одна желала владеть Киевом, и ныне владела, хотя именем сына.

Правду об Ольге помимо Свенальда, и верного ему Спегги, ведал само-собой Мал, а боле никто. Воевода, однако, по разумению полагал, что в таком деле без греков никак не обошлось, а стало быть, те накрепко держали теперь княгиню за глотку. Не даром подле неё греческие жрецы кружат.

Мал, хоть и прозрел с той поры, как Ольга трижды сгубила едва ли ни всю древлянскую знать, однако станет молчать. Прав Спегги, люба она ему по-прежнему. А, кабы и заговорил, так кто ж ему поверит - что не скажет дурного об Ольге мятежный князь, всяк решит, что навет.