Иду на вы (СИ)

-Острее твоей секиры, только твой ум-молвил он.-Но ты ошибаешься во мне. Я не ищу славы. Однако, что проку, откажись я от охоты? Как проведаю когда вдругорядь прилетит стрела? Упреждённый же ныне, назавтра уберегусь как-нибудь. А там и со стрелком потолкую. Глядишь - укажет на воеводу-то.

-Стрелок, ежели на кого и укажет, так на меня.-горбун по-прежнему не глядел на гридня.-Да, и то не станет. В чём его винить? Всякий может промахнуться. От стрелы же тебе не уберечься, когда ты - не двуликий ромейский бог. Но, не тревожься о том. Я помню свой долг, и от погибели тебя избавлю. Завтра. А, как быть далее покуда не ведаю.

Не прощаясь нурман заковылял прочь - своими очами не увидав, ни по чём не поверишь сколь грозен увечный горбун в бою. Осмуд же остался обременённый тяжкими думами. Не отпустили они его и на утро.

Юный отрок смерти не страшится, хотя она и рядом ходит. Сам ворогов разит, сам сотоварищей хоронит, а всё одно, себя будто бы неуязвимым мнит. Среди отроков нету отваги. Безрассудство одно. С летами муж набирается разума, а с ним вместе и страха, потому как понимает вдруг: сколь ни забавляйся с Марой в салочки, но хоть раз да проиграешь. А, более и не потребуется, одного раза довольно. И, уже всякая битва последней кажется. Мара это чует - многие бывалые ратники в такую пору и впрямь головы кладут, сами себя к погибели уготовив. Но, бывает и хуже, коли страх сильнее чести окажется. Вроде и не бежит воин с поля, и спину ворогу не кажет, однако в сече за щитом чуть дольше чем надобно схоронится, чуть помедлит, не ударит вовремя супротивника и тем за свой живот животом соратника расплатится. Сметливый десятник ежели приметит такого ратника, то срамить не станет, но потолкует по-тихому - тот сам из дружины уйдёт. Правду сказать, этак, всё же, не часто случается. У воина честь вместо крови в жилах струится. Ему срам страшнее смерти, оттого и переступает он через страх. Вот это уже - отвага. Но ежели затем выживет, то с летами, ни страха, ни отваги не остаётся. Привыкает погибель подле себя видеть, так что и замечать её перестаёт, словно меч на поясе.

Осмуд привык и давно уже не страшился смерти. До срока в Навье царство не спешил, да только, кто ж тот срок, кроме Мокоши ведает? Иная печаль заботила старого гридня.

Про стрелка не гадал. Ясно, что воевода Свейна подговорил - ловчее него лучника не часто повстречаешь. Хоть Спегги и обещался уберечь от стрелы, а всё же и самому плошать не след. Потому Осмуд задумал прежде заприметить кто из лучников где схоронится, а на охоте этак место занять, чтобы от Свейна Ульфом прикрыться. Тот навряд ли с отцом в сговоре, и стало быть, уловку не распознает, а Свейну тогда метить посложнее будет - небось не пожелает Свенальдовича ненароком задеть. Глядишь, и выйдет воеводин замысел расстроить.

На воеводу гридень зла не держал. Хоть не в обычае воинском обидчика в спину разить, да ведь и Свенальд не простой воин, не о себе, чай, печется. Но, Ольга!..

Вот о ком донимали Осмуда худые думы. Ведь на секача-то, ведая что он не лучший из охотников, княгиня его послала. Неужто, сговорившись со Свенальдом, удумала таки извести княжего дядьку?! Тут и давешний разговор с Фомою припомнился. Тот, правда, сказал, будто своею волей пришёл, да по всему видать, велись прежде промеж ним да княгиней об Осмуде речи. Ежели усомнилась Ольга в верности гридня, то могла и коварство измыслить. Эта могла, ныне её норов уже всякому ведом.

Обидно, коли так - не по заслугам воину такая "честь"! Нужно было давеча у Спегги о княгине выведать, да сразу не догадался спросить, а на утро уж не случилось с ним и словом перемолвиться. После разве, если ныне живот сохранит.

Тем временем, Солнце давно взошло. Свет его, струясь с ясного теперь, словно девичьи очи неба, растекался ласковой благодатью по густым кронам Полесья. Лишь редкие лучи пробивались под их полог чтобы разогнать сырой прелый сумрак вековечной пущи.

Миновав большую часть пути, ватага устроила недолгий привал. До кабаньей лёжки оставалось, почитай, рукой подать, и потому, на скором совете порешили далее идти раздельно. Лучников отправить в засады, чтобы полукольцом охватить полянку перед оврагом, где залёг секач. Хёльми со сворою пустить в обход - подступиться к логову с обратного края, натравив собак поднять зверя и выгнать его на открытое место. Ну, а там уж остальные примут вепря на рогатины.

Обсудив, дольше ждать не стали. Хёльми подался по кругу, прочие же пройдя ещё немного чащёй, остановились, как впереди забрезжил просвет. Там, по рассказам Свейна и Хёльми на опушке рос густой подлесок. В нём и условились расставить засады. Развести лучников по местам, а заодно оглядеть поляну вызвался Спегги, и Осмуд приметил, что Свейна он повёл первым, по левую руку от ватаги. Не было горбуна долго - должно выбирали место - а когда воротился, то уже скорее одного за другим развёл остальных стрелков.