Дождавшись Спегги двинулись далее. Теперь впереди шёл Урхо. Подлесок оказался неширок, но поросль стояла столь тесно, что пробирались с трудом и оттого ступали медленно да осторожно, чтобы ни единая ветка не хрустнула. Вепрь - зверь чуткий, а спугнёшь до срока - охоту не начав загубишь.
Добравшись до опушки, охотники из кустов выходить покуда не стали, а только огляделись, да условились кому где встать.
Поляна заросла высокими, по пояс, травами, какие хоть и отцвели уже, но разогретые Солнцем, источали густой хмельной дух. В высоких травах с девками миловаться ладно, а вот кабана брать худо. Как выскочит зверь, у него из травы от всей туши один хребет видно будет - и лучникам бить не сподручно, и на рогатину, вслепую-то, поди-ка изловчись верно принять. Тут одна надежда на сноровку охотников.
Посерёдке встали с рогатинами Урхо с Осмудом. Им отводилось самое трудное - наколоть да держать вепря. По правую руку от них, Спегги с секирой, чтобы добить зверя. А слева, в трёх шагах в стороне, Ульф. Ему должно подпустив поближе, метнуть копья, подранить секача и тем ослабить, сколь возможно, напор.
Такой порядок оказался в согласии с задумкою Осмуда - Ульф занял место как раз меж ним и засевшим в подлеске Свейном.
По ту сторону поляны виднелся сплошь покрытый кустами овраг. Будто рубленная рана рассекал он пологий склон небольшого пригорка и уходил далее в чащу. Оттуда, из лесу, должен был подобраться Хёльми. Разглядеть его у охотников не получилось бы, но уж не услыхать они никак не могли.
Ожидать пришлось не очень долго. Сперва в лесу за поляной а затем и в самом овраге послышался заливистый собачий лай. Псы подняли зверя и охотники оговоренным порядком скоро выступили из подлеска. Ежели прежде время текло словно вязкий свежий мёд, то теперь понеслось будто угорский скакун. Счёт его пошёл на удары сердца.
Поросль в овраге словно бы трепал невесть откуда налетевший вихрь. Треск ломаемых ветвей заглушал храп да визг секача. Псы более не лаяли, но рычали, а иные уже и скулили. Из лесу же за оврагом, где Хёльми бил рукоятью меча в окованный щит, слышался его залихватский свист и звон железа.
Наконец, истерзанный собаками да напуганный человеком, кабан бросился бежать. Кусты вдоль оврага заколыхались зелёною волной, однако прежде чем появиться вепрю, из зарослей, будто камень из пращи, вылетел пёс. Подкинутый вверх, он перевернулся, завис на миг в воздухе, открыв взорам сизые потроха, выпавшие из распоротого брюха, и бездушным кулём рухнул наземь. Тут же на поляну выскочил секач.
Хёльми со Свейном не ошиблись и не покривили. Зверь и впрямь был велик - в холке зрелому мужу по грудь доставал. Трава лишь наполовину скрывала покрытое бурой щетиной тулово, так что рыло с измазанными собачьей кровью клыками оказалось заметным.
Просвистели пущенные из засад стрелы, изукрасив кабанью шкуру алыми порезами. Осмуд подметил, что со стороны, где схоронился Свейн, ни единой стрелы не прилетело. Впрочем, гадать отчего так было недосуг. Увидав охотников, секач ринулся на своих ворогов понуждаемый уже не страхом но отчаянной злобой.
Не один лишь вепрь, а и всякий зверь в ярости противника не выбирает, но бросается на ближнего к нему. Ведая звериные повадки, Урхо подался чуть вперёд прочих, пригнулся и выставив рогатину, упёр её пяткою в землю. Ему зверя колоть нужды не станет, тот сам на жало напорется. Удержать бы только миг-другой, покуда Осмуд ни подсобит. Вдвоём-то уж точно сдюжат, а там и Спегги подоспеет. Однако, попробуй сдержи первый напор! Уж больно велик вепрь оказался. Этакий, пожалуй и древко сломить сумеет. Теперь затея Ульфа уже не казалась пустою забавой.
Однако, юная кровь горяча да бурлива. Не усмирить её и не остудить никакой чужою наукой, а лишь одними прожитыми летами можно.
Не утерпел Ульф. Почуяв ярость вепря, сам разъярился, да не выждав потребного срока, шагнул ему навстречу, вскинул обе руки и с криком метнул копья.
Левое вскользь прошло, лишь оцарапав хребет. Другое же, хоть и угодило кабану в грудь, но не посерёдке, а сбоку. Уязвлённый железом, кабан завизжал пуще прежнего и бег замедлил, да не надолго. Свенальдович стоял теперь к нему ближе всех, да ещё и в стороне от прочих. Секач развернулся, отчего выпало вонзённое в тело копьё, и бросился на нового обидчика.
Ульф выдернул из ножен скрамасакс. Таким оружием кабана не завалить, а другого под рукой более не было. И, ведь не убежишь, всё едино догонит да подденет на клыки. Одно лишь возможно - изловчившись увернуться от вепря, пропустить мимо себя, и тем дать соратникам время подоспеть на подмогу. Вот только у самого-то Свенальдовича времени не оставалось. Едва он изготовился отскочить, а секач уже подле, в брюхо метит, того и гляди нутро наружу вывернет. И пришлось бы воеводину сыну отведать кабаньих клыков, кабы не Осмуд.