В 1808 г. в храме Гроба Господня произошел пожар. Огонь возник в крипте Святой Елены, закрепленной за армянской церковью, и быстро распространился по всем помещениям. Здание полностью выгорело изнутри, и колонны, поддерживавшие купол, обрушились. Христианские общины немедленно занялись взаимными обвинениями, возлагая друг на друга ответственность за случившуюся катастрофу. Армян обвиняли в умышленном поджоге с целью изменить статус-кво в храме. О греко-православных священниках пустили сплетню, что они, напившись пьяными, случайно подпалили какой-то деревянный предмет, а потом попытались потушить пламя с помощью спиртного. Жаркие страсти разгорелись по вопросу о том, какая община возглавит работы по восстановлению храма, поскольку это было право законного собственника. Каждая деноминация старалась перещеголять остальные, и все взывали к своим зарубежным «попечителям» о поддержке. В конце концов верх одержала греко-православная церковь, которой удалось купить привилегию, и в 1809 г. в храме начались восстановительные работы. Но строительство в Иерусалиме всегда было политически значимо, а храм Гроба Господня давно уже раздражал мусульман, особенно во времена экономических трудностей. На этот раз мусульмане осадили резиденцию паши, требуя прекращения работ. К ним присоединились местные янычары, недовольные тем, что другие части иерусалимского гарнизона квартировали в цитадели, и вскоре восстание охватило весь город. Мятежники атаковали резиденцию православного патриарха, заняли цитадель и прогнали пашу. Восстание бушевало до тех пор, пока
Восстановление храма Гроба Господня продолжилось, но оно и само по себе носило довольно агрессивный характер. Пользуясь представившейся возможностью, греки постарались уничтожить все следы присутствия латинян. Они заменили постройкой по собственному проекту францисканскую эдикулу XVII в. над гробницей Христа и выкинули из храма саркофаги Готфрида Бульонского и короля Балдуина I. Поэтому у Гроба Господня постоянно дежурил греческий монах. Теперь греко-православная церковь контролировала Святейшую гробницу и Голгофу; францисканцам была оставлена северная часть здания, армянам – крипта Святой Елены, коптам – маленькая часовня с западной стороны Гробницы, а сирийцам – часовня в Ротонде. Эфиопам же пришлось строить монастырь и церковь на крыше. Христиане так и не научились мирно уживаться в своей главной святыне: ключи от храма были переданы во владение мусульманскому семейству, и до наших дней право запирать и отпирать двери храма по распоряжению властей передается из поколения в поколение в мусульманском роду. Эта громоздкая схема потребовалась из-за того, что ни одной из христианских общин нельзя было доверить допуск в храм остальных групп. Священники разных деноминаций по очереди брали ключи для проведения богослужений у Гроба Господня, но правила вежливости и благопристойности соблюдались при этом далеко не всегда. Английский путешественник Уильям Диксон, посетивший Иерусалим в середине столетия, с возмущением описывал такую сцену:
Скажем, копты стоят перед святыней. Задолго до окончания отведенного им часа армяне в большом количестве уже собрались вокруг хоров. Они и не думают присоединяться к молитвам и коленопреклонениям, а вместо того напевают светские песенки, шикают на коптских священников, передразнивают чужой язык, насмехаются и всячески мешают вести утреннюю службу.
Часто верующие переходили к рукоприкладству, и тогда турецкие стражники, которые постоянно находились у ворот храма, врывались внутрь, чтобы прекратить побоище, при котором «в ход шли канделябры, посохи, распятия» (Dixon, pp. 238–40). Если обходилось без кровопролития, служба продолжалась, но в присутствии стражников с ружьями наизготовку. Так что христианство в Иерусалиме того времени явно не отвечало идеалам милосердия и любви к ближнему.