Иерусалим: Один город, три религии

В 1882 г. после того, как по России прокатилась волна страшных еврейских погромов, в Палестине были основаны первые сионистские колонии – не в Иерусалиме, а в сельской местности. Эти колонии, организованные по социалистическому принципу, не добились успеха, но уже принесли в Палестину и утвердили на ее карте тот молодой еврейский энтузиазм, который впоследствии преобразил страну. Сионизм начал обретать плоть и кровь на земле праотцев. Появилась и Всемирная сионистская организация, созданная на Первом сионистском конгрессе, который прошел в 1897 г. в швейцарском городе Базеле. Хотя у истоков сионизма стояли в основном люди, далекие от религии и не придерживающиеся традиционного иудаизма, движение получило название по одному из древнейших имен Святого города, многие века служившего народу символом Спасения. Говоря о своих идеалах, сионисты часто прибегали к стандартной иудейской образности. Например, на участников конгресса произвел глубокое впечатление вид Теодора Герцля – человека, который стал рупором сионизма, – поднимавшегося на трибуну. Делегат от Одессы, Мордехай Бен-Ами, записал о Герцле: «…это был ‹…› отпрыск дома Давидова, внезапно восставший из гроба во всей своей великой славе. Казалось, сбылась, наконец, мечта, которую наш народ лелеял две тысячи лет, и Мессия, сын Давида, стоит перед нами» (O'Brien, p. 78).

Теодор Герцль не был самостоятельным мыслителем, хотя его книга «Еврейское государство» (1896) стала классикой сионизма. Он не отличался особой религиозностью, полагал желательной ассимиляцию евреев и даже заигрывал с возможностью обращения в христианство. Но шок, произведенный делом Дрейфуса во Франции, заставил Герцля пересмотреть свои взгляды. Убедившись в уязвимости положения европейских евреев и предвидя – совершенно справедливо – грядущую антисемитскую катастрофу, он целиком посвятил себя поиску безопасного убежища для своего народа и в прямом смысле свел себя в могилу непосильной работой. Понимая всю значимость общественных связей, Герцль обращался к султану, папе, кайзеру, британскому министру по делам колоний и сумел привлечь к сионизму внимание ведущих мировых политиков. Он не считал, что еврейское государство непременно должно быть создано в Палестине, и на Втором сионистском конгрессе выступил с предложением основать его в Уганде. План был встречен в штыки, и Герцлю, удивленному и раздосадованному, пришлось отказаться от своей идеи, чтобы остаться сионистским лидером. Он встал перед делегатами, поднял правую руку и, цитируя знаменитый псалом, произнес: «Если я забуду тебя, Иерусалим, – забудь меня, десница моя» (Пс 137 (136):5).

Впрочем, когда Герцль в 1898 г. действительно попал в Иерусалим, город произвел на него отталкивающее впечатление. Поразившись «затхлому наследию двух тысяч лет бесчеловечности, нетерпимости и всяческой грязи», скопившемуся в «зловонных проулках», Герцль решил: если сионисты получат Иерусалим, то первым делом очистят его.

Я бы вычистил отсюда все, что не свято, построил дома для рабочих за пределами города, снес, выселив всех жителей, мерзкие крысиные норы, сжег все развалины, кроме священных, перенес куда-нибудь базары. А после, сохраняя, насколько возможно, старый архитектурный стиль, возвел бы вокруг святых мест совершенно новый город – просторный, удобный, с хорошей канализацией (Herzl, p. 745).

По прошествии нескольких дней Герцль изменил свое мнение: лучше разместить новый современный город за стенами Иерусалима, сохранив древние святыни как самостоятельный анклав. Этот план хорошо иллюстрирует антиклерикальный идеал – религия вынесена в отдельную сферу. В раннем сионизме святость Иерусалима не играла существенной роли. Идеологи движения в большинстве своем предпочитали не касаться Старого Города и его религиозных общин. Что же касается Герцля, то он не верил в спасение свыше и видел спасение Иерусалима в прекрасном городе, который мечтал выстроить за старыми стенами. «Великолепный новый Иерусалим» должен был раскинуться «широким зеленым кольцом по склонам окрестных холмов» (Herzl, p. 743). Древние религиозные традиции иудаизма были, таким образом, изжиты и позабыты. Соответственно, Герцль при посещении Западной стены испытал лишь отвращение: убогие, малодушные евреи, стеная, припадавшие к ее камням, символизировали для основоположника политического сионизма все то, что движение стремилось преодолеть.