Иешуа, сын человеческий

Иосиф с Никодимом боялись: вдруг Иисус прежде времени вздохнет, и сердце его забьется — считай, тогда все пропало. Всему уговору конец, ибо ни за что не пойдут легионеры на явное нарушение приговора. Ни за какие деньги.

Когда руки и ноги освобождены были от гвоздей, один из рабов намерился было окутать труп пеленами, но Иосиф даже повысил на него голос:

— Не делай этого. Вот, накрой плащаницей, положив на носилки. Да поживей! — но, понявши свою оплошность, добавил миролюбиво: — Не в темноте же нести тело к усыпальнице моей. Путь долог.

Так уж и долог. Не успеет солнце скрыться за Гудейскими горами, как они будут у входа в усыпальницу. Но слово хозяина разве обсуждается? Не пеленать, так — не пеленать. Положили аккуратно тело на носилки, прикрыли плащаницей, и похоронная процессия тронулась по южному склону Голгофы вниз.

В голове — Иосиф с Никодимом, за ними — носилки, а замыкающими — легионеры. С мечами на поясах и с копьями и щитами в руках. Строгие, собранные, готовые отбить любую вылазку, какая может вдруг выскочить из кустов.

Да, они явно опасались засады и мысленно упрекали своего командира, что не прислал он подмоги. Хотя бы десяток товарищей.

Успокоились легионеры лишь тогда, когда подошли к усыпальнице, где никого, кроме нескольких рыдающих в голос и причитающих молодых женщин, не было.

«Плакальщицы, — определили легионеры. — По их обычаю».

Рабы отодвинули камень, прикрывавший вход, и внесли в усыпальницу тело Иисуса. С ними вошли Иосиф с Никодимом. Легионеры не последовали за ними, и тогда Иосиф шепнул рабам:

— Подстилайте хитон. А пелены — под голову. Вот так. Теперь — покроем плащаницей. И не поспешим к выходу. Вроде бы пеленаем.

Только минут через пятнадцать они вышли вон из усыпальницы. Солнце уже закатывалось. Начало быстро темнеть. Рабы задвинули камень к выходу, и женщины тут как тут с кувшинами и кубками в руках.

— Помянем кубком вина и добрым словом усопшего…

Легионеры не отказалась, женщины наполнили кубки; и не заметили римляне, что им вино наливалось не из того же сосуда, из которого налили кубки своим мужчинам.

— Вот вам для ночи, — положила мех с вином одна из женщин. — И вас оно взбодрит, и останется для сменяющих вас.

Выпив еще по кубку, израильтяне распрощались со стражниками, предупредив, что окончательное погребение (бальзамирование и более пышное оплакивание) они проведут после Пасхи, для стражников поднесут еще и завтра.

— Нам пора поспешить к праздничному столу, — как бы извинился Иосиф за то, что оставляет стражников одних.

Вдоль стены пошли они к Ефраимовым воротам, ибо дома Иосифа и Никодима находились в Верхнем городе, а ближние ворота туда от Голгофы — Ефраимовы.

Не пройдя, однако, и половины пути, группа разделилась: мужчины свернули в апельсиновую рощу и там укрылись в ее гуще, женщины же, все до одной, направилась на Иоппийскую дорогу, где в четверти часа ходьбы от Яффских ворот были приготовлены для дальней дороги два мула. Рабов, приведших туда мулов, женщинам надлежало отпустить, самим же ждать прихода Магдалины с Иисусом.

Рабы принадлежали Иоанне, поэтому она повелевала им:

— Ступайте к Зимним прудам и дожидайтесь там утра. В город не спешите входить спозаранку. Поняли?

— Да, госпожа.

Закончена вся предварительная работа. Теперь оставалось только ждать. Теперь все зависело от Магдалины. И еще от того, подействует ли снотворное, подмешанное в вино, на легионеров.

Понимала и Магдалина свою ответственность, поэтому не спешила, хотя эта неспешность давалась ей с великим трудом. Она страстно желала прильнуть к телу Иисуса, обцеловать его, прежде чем начать врачевание целебными настоями, но она боялась испортить так хорошо начавшееся спасение Мессии. Спасение любимого. Она чутко прислушивалась к каждому звуку, доносившемуся извне.

Вот, наконец, ни голосов, ни шагов не слышно. Магдалина еще какое-то время удерживала себя в закутке за каменным гробом, а уж когда донесся до нее могучий храп, решительно поднялась и, все-таки на всякий случай, стараясь ступать бесшумно, подошла на ощупь к саркофагу, в котором лежал Иисус.

Крышка тяжелая. Хорошо, что Иосиф с Никодимом оставили щель, в которую можно протиснуть кисти рук.

Поднатужилась — крышка подалась. Еще усилие. Еще… Еще… Теперь оставалось придержать ее, обойдя саркофаг, чтобы не слишком громко соскользнула крышка на каменный пол гробницы.

«Держи! Держи!» — приказывала она себе, напрягаясь донельзя.

Да, она превзошла себя, опустив крышку почти бесшумно. Вздохнула облегченно и прильнула губами к губам Иисуса.

Сколько времени прошло, она не могла определить, но вот все же опомнилась и принялась вдыхать в рот Иисусу воздух, стараясь изо всех сил, чтобы наполнить легкие его воздухом и дать толчок к воскрешению. Одновременно она массировала сердце.

Свершилось, наконец! Иисус вздохнул сам. Сердце его забилось. Часто. Гулко. Будто с перепугу. Вот оно постепенно успокоилось и застучало ритмично, но Иисус отчего-то не открывал глаз своих.