Игнатий Лойола

В этот самый момент в коридоре появился капитан «Негроны», привлечённый шумом и криками, и потребовал объяснений. Поскольку рассказы противников Лойолы состояли в основном из проклятий, пришлось самому паломнику рассказывать, как всё произошло. Покончив с перечислением событий, он с трудом перевёл дыхание:

   — Я не понимаю, как вы, капитан, это терпите. Как прикажете терпеть такое? У вас корабль или Содом с Гоморрой?

Капитан вгляделся в его лицо.

   — Я вспомнил. Меня упросили перевезти тебя бесплатно. И после этого ты ещё смеешь выказывать недовольство?

   — Как честный христианин, я не имею права молчать в подобных случаях, — ответил Лойола, бесстрашно глядя в глаза капитану, — хотите, выкидывайте меня за борт.

   — За борт? — прищурился капитан. — Вот ещё, охота была грех на душу брать. Таких, как ты, принято высаживать на необитаемых островах. Иди, собирай пожитки.

Иниго вернулся в каюту с парусинными кроватями уже под утро. Попытался залезть в один из гамаков, но вместо этого с грохотом уронил посох. Петер-колокольщик, спавший рядом, тут же проснулся.

   — Ты? Откуда? Что такое? — забормотал он, хлопая невидящими спросонья глазами.

Иниго вздохнул:

   — Меня выгоняют отсюда, Петер. Как ты думаешь, к необитаемым островам хоть иногда пристают корабли?

   — Украл, что ли, чего? — зевая, спросил колокольный мастер.

   — Ну... да. Украл кое у кого уверенность в безнаказанности. Да ладно! Остров так остров.

Весь следующий день Иниго ожидал решения своей участи. Немцы посоветовали ему сидеть в каюте и не высовываться — авось забудут. Но его гордая баскская душа не желала малодушно прятаться. С независимым видом, голодный и злой, он прогуливался по палубе, постукивая посохом, и раздумывал, как раздобыть пропитание на необитаемом острове. Прогулял так весь день, но корабль всё не приставал к берегу. Непристойностей тоже никто не творил ни на палубе, ни в коридоре трюма. Ночью Иниго опять безуспешно пытался заснуть, а на следующее утро всё-таки упал в обморок и, очнувшись, видел Иисуса Христа, идущего по волнам.

Заметив состояние своего соседа, немцы поделились с ним своими припасами, буквально заставив поесть. Прошёл ещё один день, а потом ещё. Через некоторое время корабль пришёл на Кипр. Это и был, как выяснилось, конечный пункт путешествия.

Паломник вышел на берег и снова начал бродить по пристани, отыскивая корабль, который довёз бы его до Яффы бесплатно. Повсюду его прогоняли. Так прошло несколько дней. Всё это время ему не давал пропасть с голоду хозяин маленькой прибрежной таверны, великодушно позволявший есть отбросы.

Иниго настолько привык к отказам, что не сразу понял, услышав слова согласия от капитана какого-то крохотного судёнышка. «Как же можно плыть так далеко на этой посудине?» — недоверчиво подумал он. И тут же устыдился своего маловерия.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Шёл Великий пост. В замке курфюрста его соблюдали нестрого, Альбрехт испытывал от этого двойственное чувство — свободы и разочарования. Он хорошо знал, каким вкусным бывает мясо, когда ждёшь его сорок дней.

С Альмой теперь приходилось видеться часто. Он немного привык к ней и заметил, наконец, «дрожащие глаза», о которых говорил Людвиг. Действительно, зрачки время от времени делали неуловимое движение туда-сюда. Поначалу ему сделалось жутковато, но уже через пару дней он перестал замечать эту странность.

Как только они начали работать вместе над летучими листками, страстная влюблённость студиозуса прошла, уступив место товарищеской привязанности. Кстати, приносило это куда более приятные ощущения, чем мечтательные воздыхания. Дни теперь стали однообразно чудесны. Утром Альбрехт с Людвигом приходили к профессору, забирали новые наброски, появившиеся за ночь, оставляя взамен плоды своего труда — расшифрованные и аккуратно переписанные фрагменты. Профессор бегло просматривал и, если не находил очевидных ошибок, — забирал листы. Он передавал их для окончательной проверки ещё одному своему помощнику, немолодому и жилистому, всегда мрачно глядящему исподлобья.

Студенты же с пачкой черновиков удалялись в свою каморку. Там Людвиг садился за стол спиной к двери, с глубокомысленным видом подпирал кулаками подбородок и немедленно засыпал. В случае, если Лютер неожиданно заявлялся к ним за какими-нибудь уточнениями (а так происходило нередко), Альбрехт незаметно наступал под столом на ногу товарища, и тот успевал проснуться.