Игнатий Лойола

Лойола не замечал, что говорит снова по-баскски. Прекрасная каравелла безучастно покачивалась неподалёку. Чайки сменили тоскливые вскрики издевательским хохотом.

   — Arratsalde on! — послышалось сквозь шум моря. В стране басков так звучит пожелание доброго дня. Он вскинул голову и увидел над собой богато одетого человека. Застёжка плаща переливалась драгоценными камнями, из рукавов тёмно-красного бархатного камзола выглядывали ослепительно белые манжеты с кружевом.

   — Вы баск, — сказал незнакомец по-испански, — и вы попали в беду. Я долго жил в Испании, у меня много хороших друзей среди басков. Доверьтесь мне, я постараюсь вам помочь. Ez horregatik! — добавил он по-баскски. — Пожалуйста! Слушаю вас.

Иниго с трудом поднялся. Ноги дрожали. Он не знал, как объяснить свою беду. Просить денег? И опять раздавать их нищим?

В молодости деньги тоже не задерживались в его руках. Он проигрывал их мгновенно и подчистую. Может, сейчас он избавляется от них не от смирения, а из-за тайного страха снова впасть в азарт?

Нарядный сеньор терпеливо ждал, рассматривая свои руки, унизанные перстнями.

   — Я должен попасть в Иерусалим... — сказал Лойола и вдруг упал прямо на ноги незнакомцу.

Марк Антоний Тревизан, венецианский сенатор, не предполагал, что его помощь нищему баску с набережной зайдёт так далеко. Уже неделю сенаторский врач лечил Лойолу от истощения и болезни желудка, и вся семья Тревизана привязалась к этому человеку, призывавшему всех немедленно изменить свою жизнь для спасения мира. Сам Марк Антоний довольно быстро разобрался в странном мировоззрении своего гостя, не позволявшем ему взять у кого-либо деньги для уплаты за проезд на корабле. Поразмышляв, как обойти эту странность, сенатор договорился, чтобы паломника взяли на губернаторский корабль, отплывающий на восток через две недели. Он сообщил эту радостную весть Иниго, но владелец судна изменил свои планы, решив отчалить на десять дней раньше срока.

   — Это даже лучше, — обрадовался Лойола, — я и так уже немыслимо задержался здесь.

Три дня он нервно ходил по дому сенатора, то бормоча нечто нечленораздельное, то бросаясь записывать мысли в книжечку, начатую ещё в родовом замке в Аспейтиа. На четвёртый день, когда нужно было идти на корабль, его охватила горячка.

   — Я всё равно поплыву сегодня, — сердито твердил он, охлаждая голову мокрой тряпкой. Домочадцы сенатора, взволнованные и опечаленные таким поворотом дела, начали советоваться с доктором. Тот пожал плечами.

   — Да пусть плывёт! Зачем вы ему мешаете? Может, человек хочет быть похороненным в море.

Больной так сверкнул на него глазами, что врач счёл за лучшее замолчать. Лойола же, захватив с собой мокрую тряпку, потащился на пристань. Всю дорогу ему пришлось совершать над собой крайние усилия. Упасть в обморок тянуло неудержимо, а нужно было сдерживаться. Очень не хотелось огорчать провожавших его жену и дочерей сенатора.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Губернаторский корабль «Негрона» оказался весьма большим трёхмачтовым судном. Народу в него набилось немало, в том числе и несколько паломников. Правда, они, в отличие от Иниго, не боялись платить деньги за проезд. Он забился под лестницу в трюме и сидел, ожидая развития болезни.

Но почему-то хуже не становилось. Напротив, когда корабль вышел в открытое море и некоторых пассажиров начало тошнить, — Иниго почувствовал себя посвежевшим. Обрадовавшись этому факту, он вылез из своего убежища и пошёл осматривать корабль.

Всё здесь напоминало о богатстве владельца. Даже обшивочные доски на бортах были первоклассными — ни одного сучка. Много всяких необязательных украшений, вроде резных перил и балясин на ограждениях.

Моряки ходили щёголями. Огромные сборчатые штаны из разноцветной тонкой ткани поддерживал хитроумно связанный ленточный каркас. А куртки шились по последней моде: с многочисленными разрезами.

Излишек ткани со штанов они завязывали бантом на талии. Выглядел такой костюм неприлично вызывающе, на взгляд испанца. Лойола, правда, не знал, что то был своеобразный способ контрабандной перевозки ткани.

Стуча посохом, паломник проследовал дальше по палубе и остановился у одной из бомбард. Ствол её был изготовлен из бронзы и пестрел завитушками в тон остальной вычурности. Иниго погладил прохладный металл, вспоминая ржавые мецы Памплоны.

   — Красота! — сказал кто-то над ухом по-итальянски, с сильным акцентом. — Из такой бронзы колокола льют.

Иниго оглянулся. Рядом стоял коренастый человек с большими руками и красным носом, одетый в простой плащ и серую блузу со штанами.

   — Я — Петер Фюссли, гражданин Цюриха, колокольных и пушкарных дел мастер, — представился он, — вот скопил денежек, хочу Гроб Господень повидать. А ты?

   — Я Иниго из Испании. Тоже стремлюсь на Святую землю. Может, попаду, если Бог даст.

   — Он даст! — уверил колокольщик. — Почему же Ему не порадовать верного христианина?

   — Надеюсь, — вздохнул Лойола и вдруг воскликнул, глядя куда-то в сторону: — Что это ещё такое?