Игнатий Лойола

   — Вот они, эти попы! — раздался злой шёпот за спиной студиозуса. Обернувшись, он еле различил в полумраке Альму. Она тяжело дышала, будто ей пришлось бежать.

   — Какой он поп? — также шёпотом возразил Альбрехт. — Он ведь борется с церковью. И всё же очень странно ненавидеть священников тебе, племяннице капеллана.

   — Совсем не странно, — отсветы факела жутковато плясали в её глазах, — хочешь, я скажу тебе... всё скажу? Никто здесь не знает... на самом деле я не племянница капеллана... не только племянница... В общем, он мне отец и дядя одновременно...

Фромбергер молчал, точно оглушённый.

   — Теперь ты понимаешь? — прошептала она. Альбрехт, сглотнув, кивнул и на негнущихся ногах пошёл в свою комнату. Потом сообразил: нужно бежать к девушке, быть рядом. Плохо ей, раз осмелилась сказать такое.

Её дверь оказалась заперта. Ни на шёпот, ни на деликатные постукивания никто не отозвался.

Альбрехт вернулся в комнату и не смыкал глаз до рассвета, хотя уже не помнил про холод. Он представлял себе разговор с Альмой. Она то казалась нестерпимо родной, то пугала до дрожи.

Наутро появился Людвиг — с рассечённой кожей под глазом, бледный и злой.

   — Что это? — спросил Альбрехт.

Тот поморщился:

   — Да сучок, чёрт его возьми!

   — Он, видимо, вырос на каком-нибудь столе в таверне или вообще на чьём-нибудь кулаке?

   — Не до шуток, Фромбергер, — отрезал тот. — Заметили меня. Пришлось убегать через лес. Теперь мне нельзя туда ходить, пойдёшь ты.

   — Куда... ходить? — опешил Альбрехт.

   — Куда-куда... Ты что, дурак совсем, не видишь, чем мы занимаемся?

   — Вижу, — упавшим голосом ответил несчастный студиозус. — Так куда мне идти?

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

   — Придёшь к оружейнику на Вартбургскую аллею. Скажешь, что от Башмака, — хмуро напутствовал товарища Людвиг, — возьмёшь свёрток и отнесёшь на Домштрассе. У пятого номера есть таверна в подвальчике, там будет сидеть дед в зелёной шляпе. Ему скажешь: «Что-то кукушки в лесу раскуковались», он ответит: «Видать, лето будет жарким». Отдашь ему, посидишь немного после того, как он уйдёт, и возвращайся. Где дом оружейника, надеюсь, помнишь. Я тебе два раза показывал.

   — А листки брать? — спросил Альбрехт.

   — Не до листков теперь, — Людвиг совсем помрачнел. Хотел что-то добавить, но передумал.

Чувствуя в животе неприятный холодок, Фромбергер бодрым шагом вышел за ворота замка и начал спускаться по короткой тропе в город. Он торопился выполнить поручение товарища, стремясь как можно скорее объясниться с Альмой. Теперь ему казалось: он не сможет жить без неё.

Раннее весеннее утро встретило его знобкой сыростью. Вот и толстые липы Вартбургской аллеи. Молодые листики окутывали чёрные витиеватые стволы, подобно облачкам. Птичий щебет немного поутих. Видно, некоторые пернатые уже начали вить гнезда. Альбрехт впервые задумался о собственном доме. С Альмой. Она бы рисовала, он бы... а что бы он делал помимо Лютера? Даже хлеб печь, как отец, не научился. Вся эта чудесная жизнь у курфюрста призрачна, как роскошные дворцы фата-морганы. Ведь Лютер вне закона. Император Карл приговорил его к смерти, а курфюрст... насколько хватит его могущества противостоять верховной власти, если профессора всё же найдут?

Вартбургская аллея оказалась нескончаемой. Интересно, почему Альбрехт считал её короткой? И в какой её части, хоть примерно, искать дом оружейника? В их редкие прогулки по Айзенаху Людвиг столько всего показывал!

Побродив туда-сюда без всякого успеха, Фромбергер спросил прохожего: где на аллее находится дом оружейника?

   — Какого из них? — тот оказался словоохотлив. — Если Конрад, ружейный мастер, то ещё шагать и шагать. Если Ганс-доспешник — вон за спиной у тебя дом с пристройками. Ну а если Иоганн Михель, ложевщик, нужен — иди в сторону герцогского замка. Там слева увидишь забор с диковинной ковкой — то ли ветки, то ли змеи. Он самый и есть.

Ситуация выходила нелепейшая. Имени в памяти не всплывало. То ли студиозус забыл его, то ли ему действительно не говорили. Не желая выглядеть глупцом, он вернулся в замок курфюрста и сказал товарищу:

   — Не было дома твоего оружейника.

Тот выпучил глаза:

   — Как не было? Что тебе сказали?

   — Сказали: его нету.

Людвиг подозрительно прищурился:

   — Вот как? И кто же сказал?

   — Ну... женщина какая-то...

Лицо Людвига потемнело.

   — Женщина, говоришь? И как же она выглядела?

   — Такая... как это сказать... — Альбрехт запутался.

   — Фромбергер, — устало сказал Людвиг, — там не могло быть бабы. Даже если бы она забрела в оружейную мастерскую, ей никто бы не позволил отвечать посетителям. Зачем ты врёшь? Ты решил нас выдать? Думаешь, курфюрст тебе дворянство пожалует? Не надейся. А вот жизнь спокойная для тебя закончится. Я уж позабочусь! У меня, знаешь ли...

   — Нет, нет! — перебил Альбрехт. — Ты не то подумал... я адрес забыл и хотел...

Товарищ, всплеснув руками, покатился со смеху:

   — Ха-ха-ха! Ну и осёл ты, Фромбергер! Хорошо, что признался, — добавил он, резко становясь серьёзным, — а то несдобровать бы тебе.

   — Хватит пугать, — поморщился Альбрехт, — говори имя мастера и адрес.