Игра Бродяг

— Но ты говорила, что это не было ужасным. И что тебе не требовалась помощь. Почему тогда ты стремишься помочь ему?

— Вероятно, я врала, — отрывисто сказала Эхо.

— Почему ты солгала, что это не ужасно, если это было ужасным?

— Я не знаю, — сказала Эхо, отвернувшись. — Может быть, я… — она замолчала.

— Что? — спросил Вогт. — Повернись и посмотри на меня.

— Прекрати, Вогт, — сказала Эхо и все-таки повернулась. — Ты заставляешь меня, ты это понимаешь?

— Иногда лучше заставить, — сказал Вогт. — И что же?

— Когда это происходило со мной, мне было легче внушить себе, что это не ужасно, чем осознать, что это ужасно, а я ничего не могу изменить.

Вогтоус спокойно и пристально смотрел ей в глаза. Эхо хотелось закрыть свои, но она не могла.

— Зло, которому не мешают расти, растет, а вовсе не вянет.

— Наверное. Но нет никого, кто способен вырвать его из земли. Некоторые чувства невозможно ощущать долго. Легче умереть. Или обмануть себя. Это так удобно. Если тебя унижают, и ты не находишь в себе сил терпеть это и не находишь сил победить это, настолько просто сделать вид, что унижения нет. Это то, что ты сейчас делаешь, — огрызнулась Эхо. — То, что ты делаешь: унижаешь меня!

— Не я, — возразил Вогт. — Правда унижает тебя. Подойди ко мне, — он протянул к ней руки.

Эхо приблизилась, чувствуя себя неловкой и беспомощной. Вогтоус притянул ее к себе и обнял.

— Я не хочу обижать тебя, — сказал Вогтоус, поглаживая ее спину. — Ты главный человек в моей жизни. Если у меня не будет тебя, все остальное потеряет значение. Весь мир станет ничем.

Эхо закрыла глаза, пытаясь отыскать успокоение в бархатной темноте.

— Правда унизительна для всех. Чистых людей нет. Если я и был когда-то чист, это время прошло.

— Я начинаю бояться тебя, Вогт.

— Тебе я не опасен, — он погладил ее волосы, заплетенные в косу. — Ты стала такой красивой теперь, когда тебе не нужно устрашать кого-то. Такой, какой я тебя и представлял вначале. Ты еще разозлилась на меня, когда я сказал об этом, помнишь?

— В прошлом я все время на тебя злилась.

— Притворялась, что злилась, — возразил Вогт. — Только скажи мне, и я расшибу в щепы проклятую дверь. Я постараюсь сдерживать себя. Я тоже не хочу, чтобы кто-то пострадал. Во всяком случае от моей руки.

— Нет, — отказалась Эхо, не открывая глаз. Осторожно, осторожно — пульсировало в ее голове.

— Хорошо, остаемся здесь. А если явится дракон и все спалит… что ж, иногда проще сломать и отстроить заново, чем ремонтировать то, что построено с фатальной ошибкой.

«Я боюсь его, — подумала Эхо, — но уже не могу быть без него».

— Ты постоянно ищешь доказательства, Вогт, — сказала она. — И твои чувства притупляются, потому что ты полностью сосредоточен на поиске.

— Доказательства чему? — спросил Вогт.

— Я не знаю.

***

Молчун заметил хозяина и с колотящимся сердцем вжался в землю. Он лежал, слушал… и слышал шаги. Его заметили. Некоторое время он еще прятался в траве, словно кролик, обманывая себя, а затем встал.

Хозяин смотрел на него. В руке он сжимал сучковатую палку.

— Вот ты где, маленький гаденыш. Попался. Что ж, сегодня я сделаю так, чтобы ты никогда больше не приходил в деревню. Боишься меня?

— Нет, — сказал Молчун. Он сам не понял, как это получилось. Он просто вдруг услышал свой безразличный тихий голос.

Хозяин выкатил глаза,

— Так ты умеешь… Стоп!

Молчун бежал так быстро, словно его пятки горели. Хозяин Сквалог тяжело затопал за ним.

На длинной улице стоял человек, нескладный и растрепанный, как чучело. В тот момент, когда Молчун пробегал мимо, чучело вытянуло длинные руки и попыталось схватить его. Молчун увернулся. Если бы у него были силы, он бы остановился, разорвал бы чучело в клочья, убил бы хозяина, но сил у него не было, и все, что он мог сделать — это бежать к дыре в заборе, которая отделяла страшный мир от безлюдного.

Хозяин отстал, его пыхтение слышалось все дальше за спиной. Молчун был ослаблен голодом и потрясениями, но его заставлял бежать тот самый голос, что всегда, даже в самые темные и промозглые дни, предостерегал его: «Не стой у края слишком близко».

Трава; он бежал по жухлой осенней траве, путался в ней, спотыкался. Спасение так близко. Хозяин уже далеко; значит, он не узнает, где нора. Он никогда не поймет, как Молчун скрылся от него.

Молчун продирался сквозь заросли, растущие вдоль частокольной ограды…

И вдруг встал как вкопанный. Хозяин приближался. Молчун не двигался. Он вдыхал кисловатый запах умирающей травы, вбирал в себя ее бледный цвет. Возле забора трава была смята, заметил он краешком сознания. Как будто бы кем-то большим и тяжелым…

Пыхтение хозяина раздавалось все ближе… и рядом… и прямо над макушкой… Молчун увернулся от удара палкой и, бросившись на четвереньки, как зверь побежал к дыре. Ликующий вопль подтолкнул его сзади. У него уже не было времени разобраться, что здесь не так. Он взвизгнул от боли и попятился назад, затем снова вперед, потому что, как бы неприятно это ни было, то, что преследовало его, было еще хуже.

***

Свет, проникающий в тонкую щель меж ставень чердачного окошка, был по-прежнему яркий.