Игра. Достоевский

   — Такими произведениями обыкновенные таланты своего поприща не начинают. Столько молодых людей, которые могли бы быть честными и добросовестными действователями для блага Отечества на разных ступенях общественной жизни, предаются этой жалкой мании авторства, которая делает их предметом всеобщего посмеяния! Вместо того чтобы обогащать ум свой познаниями и тем готовиться к занятию какого-нибудь сообразного с их талантами и склонностями места в обществе, устремлять свою деятельность, благородные порывы своего сердца, избыток своих юных сил на святой подвиг жизни и в исполнении своего долга находить свою высочайшую награду, они стремглав бросаются на эту презренную арену, на этот литературный базар, где толчётся и суетится жалкая посредственность, мелочное честолюбие и тешится детскими побрякушками. Для пустого призрака мгновенной известности они безрассудно расточают свои юношеские силы, истощают свою деятельность, становятся не способными ни к чему дельному и полезному, и что же изо всего этого выходит? Завеса спадает с глаз, похмелье проходит, остаётся головная боль, сердце пусто, самолюбие глубоко уязвлено и горько страдает. А потом? Потом, как водится, жалобы, проклятия на жизнь, на злую судьбу, элегии о развалинах разрушенного счастья, об обманутых надеждах, об исчезнувших призраках и прочее. И знаете что? Эти плаксивые элегии, над которыми у нас столько смеются, иногда заключают в себе глубокий смысл: сердце обливается кровью, когда подумаешь об них с этой стороны! Да, горе тому отцу, который не высечет больно своего недоучившегося сына за его первые стихи, а всего пуще за его первую повесть. Да что вы стоите? Садитесь же, с меня не берите пример, я всё хожу. Нет, взгляните-ка на него, а, Некрасов, хорош, он, верно, думает, что всё это я говорю про него. Нет, Фёдор Михайлович, не про вас и, чтобы вас успокоить, ещё раз повторю: так обыкновенные таланты не начинают, как начали вы. Садитесь же, наконец!

Он почти машинально опустился на стул, весь ссутулился, сунул руки между коленями и неотступно следил за Белинским, а тот проворно сновал по тесному кабинету и продолжал говорить, развивая свою мысль о талантах:

— Вам нечего опасаться ни обманутых надежд, ни разрушенного счастья. Это, разумеется, вовсе не значит, чтобы ваш путь был лёгким и гладким, вот уж не надейтесь на это, напротив, на вашем пути достанет преград, но гений умеет торжествовать над всеми преградами, какие ни противопоставляет ему враждующая судьба, а вы начинаете даже не как сильный талант, а как начинают одни только гении. Видите ли, вам это надобно знать, гений создаёт самобытно, оригинально, то есть воспроизводит явления жизни в образах новых, никому не доступных и никем не подозреваемых, талант же читает произведения гения, упивается, проникается ими, живёт в них, эти образцы преследуют его, покоя ему не дают, и вот берётся талант за перо, и вот его творение более или менее делается отголоском творения гения, носит на себе явные следы его влияния, хотя и не лишено собственных красок. Но в этом случае талант не думал и не хотел подражать, он только заплатил невольную дань уважения и восторга, он только был увлечён тяготением гения, как тяготением планеты увлекается спутник. Сколько творений, плохих и прекрасных, произвели на свет «Разбойники» Шиллера, между тем как сам их великий творец признавал над собой могущество другого, более великого творца? Сколько поэм породили поэмы Байрона? Подражатели такого рода по большей части бывают вместе и творцами и, в свою очередь, увлекают за собою таланты, которые ниже их. Но есть ещё особенного рода подражатели. Эти берут за образец какое-нибудь сочинение, хорошее или дурное, например хоть какой-нибудь забытый роман, вроде «Бедного Егора», и, не сводя с него глаз, следя за ним шаг за шагом, силятся слепить что-нибудь похожее на него. Прямые литературные горе-богатыри, бесталанные, не понимающие значения великого слова: искусство!

Он так и сжался в комок и голову опустил, виновато пряча глаза, внезапно увидя поразительное и позорящее сходство названий, а Белинский, заложив руки за спину, устремив себе под ноги сосредоточенный взгляд, не замечая, должно быть, его состояния, увлекался всё больше:

   — Нет, ваш роман не таков! Ему суждено играть значительную роль в нашей литературе. Таким произведением для многих было бы славно и блистательно даже и закончить своё литературное поприще, но так начать — это, в добрый час молвить! что-то уж слишком необыкновенное. Погодите, ещё достанется вам на орехи! Появление всякого необыкновенного таланта рождает в читающем и пишущем мире противоречия и раздоры, а если ещё такой талант является в раннюю пору ещё не установившейся литературы или в момент её кризиса, он неминуемо встречает, с одной стороны, восторженные клики, неумеренные хвалы, с другой же, встречает безусловное осуждение, безусловное отрицание. Помните ли, так было с Пушкиным.