И было ясно: если имеет смысл заниматься режиссурой, театром, культурой в принципе, то нужно ориентироваться только на такой уровень и объем.
Мне очень посчастливилось 40 лет назад на ТВ по сценарию Виктора Славкина снять фильм «Картина» с Сергеем Юрским в главной роли. Но даже будучи режиссером этого фильма, постичь, как Юрский играет, не в состоянии. С «Картиной» связана одна история, которая много говорит о личности Сергея Юрьевича. Фильм был представлен на конкурс телефильмов в Чехословакии и получил Гран-при. На вручение премии меня не выпустили (я тогда еще был «невыездным»), предложили поехать Юрскому. Но он категорически отказался: премию должен получать режиссер.
Сергей Юрьевич играл много моноспектаклей – по Бабелю, Хармсу, Жванецкому, Олеше, Зощенко. Невероятный моноспектакль «Евгений Онегин». Это всегда был диалог с автором, предельно уважительный и, тем не менее, на равных. Когда он входил на чью-то территорию, возникало ощущение, что это его территория. Всегда был в контексте времени. Когда о политике, о ситуации в стране говорил Юрский, было понятно, что это буквально часть его жизни. Жизнь, которую он пытается улучшить, осознать и поднять. Он знал невероятное количество текстов. Читал их так, что не оставляло сомнений: это рождено прямо сейчас и прожито лично им.
«Школа современной пьесы» во многом театр Сергея Юрского. Спектакль «Стулья» по Эжену Ионеско он поставил и играл так, что многим впервые стала понятна драматургия театра абсурда. Абсурд нашей жизни Юрский мотивировал и присваивал. И, кстати, он сам перевел эту пьесу, да так, что специалисты не верили, что перевод сделал артист и режиссер.
Грандиозная у него была мистификация с драматургом Вацетисом. Он так придумал его, так проработал детали биографии этого вымышленного литератора, что в его реальность верили абсолютно все. Даже театральный критик Наталья Анатольевна Крымова не сомневалась в его существовании.
Ну и, конечно, одна из самых мощных работ Сергея Юрьевича – «Ужин с товарищем Сталиным». Иногда думаю, что, если бы вместо истерических криков, несущихся с экранов телевизоров, показали бы этот отснятый, кстати говоря, телеканалом «Культура» спектакль, это было бы намного полезнее для осмысления нашей трагической истории. Там была величайшая режиссерская находка – первый акт он играл без грима. И постепенно добавлял детали, на наших глазах превращаясь в узнаваемый образ. Весь антракт Юрскому делали портретный грим Сталина, и во втором акте на сцену выходил настоящий Иосиф Виссарионович. И был понятен весь этот феномен.
Накануне открытия нашего театра после реставрации и ремонта я Сергею Юревичу позвонил, чтобы пригласить его. Он подробнейшим образом расспрашивал – как изменился большой зал, в котором он сыграл столько спектаклей. Какая там теперь механика, какие технические возможности появились. Было полное ощущение, что он готов к работе.
Просил его быть с нами 25 января на открытие. Он ответил: «Лежу в больнице, не встаю с кровати, даже не шевелюсь. Но потом приду непременно».
Однажды играли «Стулья». Перед началом на сцену вышел Сергей Юрьевич и сказал: «Сегодня умер Виктор Ильченко. Если можно, мы не сразу начнем спектакль. Помолчим минуту». В зал вернули свет. Сергей Юрьевич стоял на сцене и вглядывался в лица зрителей. А они также молча смотрели на него.
Сегодня мы тоже помолчим.
Юлий Даниэль
Я в Москве до этого не был. Я знал о ВГИКе и ГИТИСе как о таких не просто иных планетах, а о чем-то невозможном, недосягаемом. Вот не может такого быть, и все! И с записочкой от Игоря Кохановского – я же понимал, что в Москве мне и жить негде, и деваться некуда – я ехал в Москву. Вышел на Киевском вокзале, – ехал, естественно, поездом, какой там самолет, дорого! – куда-то поставил вещи (кажется, в камеру хранения, точно не помню), и отправился искать адрес. У меня на конверте было написано так: «Ленинский проспект, 87, доехать на троллейбусе до магазина «Телевизоры», дальше квартира такая-то на первом этаже, найти Юлия Марковича Даниэля».