Игра не для всех. Крым 1942

И все же бронебои сумели сделать еще по два выстрела каждый, прежде чем их накрыл ответный огонь танков: сказалась излишняя перегруженность командиров трофейных машин, вынужденных сперва обнаружить цель, затем зарядить орудие, после навести его — и только затем выстрелить. А может, оптику на «Гочкисах» повредила шрапнель… В любом случае, бронебои дали два залпа. После второго бестолково крутанулась на месте вырвавшаяся вперед бронемашина, после третьего она задымила — расчеты ПТР пробили борт в районе двигателя. Очевидно первым успешным выстрелом наши стрелки достали механика-водителя… Еще один танк резко встал, будто налетев на стену — это, скорее всего, повреждение в ходовой.

Но третий, самый успешный залп стал последним, перед тем как пушечный огонь накрыл ячейки бронебойщиков. Может, ребята успели нырнуть вниз, и окопы спасли их, может, нет — но остановить танковую атаку они уже не смогли. «Гочиксы» ворвались на позиции наших пехотинцев, давя траншеи гусеницами и прижимая бойцов пулеметным огнем. Следом на рывок пошли и зольдаты 28-й дивизии, стремясь прикрыть вырвавшиеся вперед боевые машины в ближнем бою. Но красноармейцы пока держатся: в танки летят гранаты и бутылки с зажигательной смесью, пламя которых вспыхнуло на броне уже двух «коробочек», продолживших, впрочем, стрелять и давить окопы. Ударили по врагу «максимы»: наиболее опытные командиры придержали их до последнего, рассчитывая отрезать фрицев от бронетехники плотным огнем массивных станкачей. Ранее устаревшие с гражданской пулеметы стали бы легкой добычей танков из-за своих крупных габаритов. Но сейчас их точный, кучный, беспрерывный фланкирующий огонь действительно вынудил вражескую пехоту залечь.

Однако следить за разыгравшейся левее нас драматичной схваткой возможности больше нет: два танка и взвод германцев приблизились к нам уже на сто метров. Винтовочным огнем ожили траншеи, правее короткими очередями ударил ручной «дегтярев». И практически одновременно с ними заревели скорострельные «машингеверы», застучали сухие, частые выстрелы немецких «маузеров». Замер один из танков, развернув башню на голос ДП — а спустя секунд десять грохнула пушка, и осколочный снаряд снес бруствер над ячейкой расчета. Бойцы, правда, вроде бы успели нырнуть вниз.

— Молчим, не высовываемся! Огонь по команде!

Мой план отражения атаки прост: дождаться, когда враг приблизится метров на тридцать, затем всеми силами попытаться отрезать пехоту от «Гочкисов». Последние по идее должны продолжить атаку: вставший танк — мертвый танк, этот принцип известен по обе стороны фронта. Вот только поразить замершие на месте машины врага, лучшую мишень в момент остановки у нас нечем — но известно ли об этом немцам? Вряд ли. Однако все же есть вероятность, что танки замрут перед окопами и будут неспешно давить нас огнем спаренных пулеметов, под прикрытием которых зольдаты просто забросают нас «колотушками». И это самый хреновый для нас расклад…

Вновь очень аккуратно приподнимаюсь над бровкой хода сообщения. Пятьдесят метров… Огонь врага становится все плотнее, из-за него уже не слышно ответных выстрелов «мосинок» — а может, их и вовсе нет? Бойцы, рассредоточенные в окопах через каждые пять-шесть метров, напряженно ожидают моей команды — все как один бледные, нервно сжимающие кто ложе винтовки, кто бутылку с зажигательной смесью, кто рукоять гранаты. Убрав на время собственный «коктейль Молотова» в специально вырезанную нишу в стенке окопа, я и сам до боли в пальцах стиснул трофейный автомат, снятый бойцами с унтера десантников. Легкий, отдача у него слабее, чем у винтовки, скорострельный — это оружие для меня, раненого, подходит лучше снайперской винтовки, вынужденно оставленной в доте. Владелец МП-40 успел вдоволь из него пострелять, но помимо магазина, уже присоединенного к пистолету-пулемету, у меня имеется полностью снаряженный запасной. За время приближения противника я успел разложить приклад и протереть оружие чистой ветошью, убрав грязь, оставшуюся после падения. Сейчас же снимаю взводную рукоять с положения, неподвижно фиксирующего затвор, и, передернув его, досылаю патрон в ствол, непроизвольно скривившись. Неудобно, что затвор находится с левой стороны — при движении руки под ключицей резануло болью. Ладно — болит, значит жив.

И готов к драке.

— Стрелки, внимание! По команде!

Вновь встаю — но уже рывком, практически в полный рост, сразу поймав в прицел ближнего немца в момент перебежки:

— Огонь!

Короткая очередь в три патрона срезает противника — и отзывается резкой болью в груди. Но сцепив зубы, я продолжаю стрелять, высадив вторую в сторону наступающих фрицев — и тут же ныряю на дно окопа, едва успев спрятаться от ответного огня машингевера. Однако же работает чуйка!

От возбуждения пересыхает в горле, сердце бешено стучит, отзываясь в ушах — но как же хорошо! Испытывая невероятный азарт драки, смещаюсь по ходу сообщения вправо — ровно на пять шагов — и вновь выныриваю из окопа.